Наказанные народы - [62]

Однако за то время, пока малая нация прошла путь от приобщения к благам современной цивилизации до осознания цельности своей собственной культуры, происходили существенные перемены, связанные с миграцией населения, перемешивания его и частичной ассимиляции. С точки зрения общечеловеческого прогресса, естественный, т. е. без какого-либо насильственного вмешательства в ту или другую сторону, процесс перемешивания населения является той благодатной почвой, на которой произрастает осознание малой нацией своей культуры как части общечеловеческой. Взаимопроникновение и, следовательно, взаимодействие и взаимообогащение культур различных народов — вот, пожалуй, единственный верный путь к решению национальных проблем вообще.

На этом пути много препятствий и прежде всего политика нажима и силы нации большинства. Сила же, или политика, основанная на возможности ее применения в любой момент, не может быть постоянным или долговременным фактором поддержания единства во многонациональном государстве, так как великодержавный шовинизм нации большинства будет оказывать постоянное воздействие. А это в свою очередь автоматически рождает сопротивление малой нации, способствует ее замыканию в узконациональные рамки. Малые нации инстинктивно, а не только сознательно, ищут выхода для себя в защите даже тех традиций, которые на самом деле довлеют мертвым грузом и которые, не будь постоянного нажима со стороны центральной власти или нации большинства, сами постепенно отмерли бы под влиянием не силы, но более высокой духовной культуры. Очевидно, что проблема национальных взаимоотношений может быть разрешена лишь безоговорочным предоставлением культурной автономии всем народам, проживающим на территории Советского Союза.

Фактическим поощрением шовинизма и национализма являются всевозможные ограничительные или отличительные меры по национальному признаку, включая административные меры по «национальному регулированию», начиная от графы в паспорте с указанием национальности его владельца (кажется, из всех цивилизованных стран только у нас еще и сохранилась такая дикость) и ограничениями в прописке по национальному признаку или квотами при приеме в высшие учебные заведения, всякого рода устная и печатная пропаганда, направленная против какого-либо народа, каким бы идеологическим камуфляжем она ни была прикрыта.

Каждая, даже самая незначительная, мера, поощряющая шовинизм и вызывающая неизбежно национальное отчуждение, производит в здании многонационального государства пусть едва заметные, микроскопические, но трещины. Когда же их накопится слишком много, они могут вызвать внезапную катастрофу.

Одной из таких катастроф и было насильственное поголовное переселение народов в 40-х годах. Ощущение этой катастрофы еще свежо и до сих пор во многих областях, но особенно в сфере нравственной.

Потребуются еще многие годы и значительные усилия, чтобы залечить эту рану. А ведь она у нас не единственная…

Разговор в поезде (вместо послесловия)

В середине апреля 1974 года я возвращался из Белгородской области в Москву после посещения могилы старшего брата, погибшего на Курской дуге в 1943 г.

Ночью удалось сесть в Харькове в поезд Махачкала — Москва. Я поспешил залезть на полку, чтобы дать возможность попутчикам продолжить сон, потревоженный моим появлением. Утром я обнаружил, что соседями по купе были трое: две женщины и мужчина.

Одна из женщин оказалась довольно хорошо одетой русской дамой в том неопределенном возрасте, когда легко ошибиться, дав либо слишком мало, либо слишком много лет. Вероятно, ей было что-то между 45 и 50 годами. У нее было довольно приятное лицо, чуть подкрашенные темные волосы. Несколько портили ее внешность золотые зубы нижней челюсти. Другая женщина, лет около тридцати, с большими серыми глазами и с чуть удлиненным лицом, была ингушкой. Из неторопливого разговора женщин я узнал, что ингушка недавно развелась с мужем и теперь едет в Москву не то к сестре, не то к приятельнице. Соседом по купе оказался подтянутый, небольшого роста человек лет 60-и, с гладкой, казалось, полированной головой. «Полковник в отставке», — подумалось мне.

Разговор между женщинами шел главным образом о женах известных в Грозном людей, по преимуществу писателей.

Услышав имя писателя Базоркина, я встрепенулся и обратился к русской даме:

— Извините меня за вторжение в ваш разговор, но услышал имя Идриса Базоркина и хотел бы узнать, печатали ли его после событий 1973 г.?

Женщина отрицательно качнула головой.

— Да, — сказал я задумчиво, — из-за того что ингушам не возвратили сразу Пригородного района, было и еще будет много осложнений.

При этих словах ингушка внимательно взглянула на меня, но в разговор пока не вмешивалась. Русская женщина как бы полусогласилась со мной, но я почувствовал, что она думает совсем по-другому.

— Конечно, — сказала она, — все это дело — палка о двух концах. Но еще вопрос, надо ли было после одной ошибки совершать другую.

Она явно имела в виду, что, хотя выселение чеченцев и ингушей в 1944 и было ошибкой, но возвращение их на Кавказ было также ошибкой. Естественно, я возражал и высказал мнение, что ошибка состояла не в том, что несправедливость, допущенная по отношению к чеченцам и ингушам, была исправлена, а в том, что она не была исправлена сразу же и до конца — им надо было возвратить все земли, на которых они проживали.