Наказание жилищем. Жилищная политика в СССР как средство управления людьми. 1917-1937 - [62]
А не пользуются избирательным правом, Согласно той же Инструкции, лица, ранее «прибегавшие к наемному труду», и лица, признанные в установленном порядке душевнобольными и умалишенными, а равно лица, состоящие под опекой>[658]. «Инструкция о выборах в жилтоварищества» подсказывает лицам, ранее прибегавшим к наемному труду, что им следует делать, то есть легальный путь социализации: «Из лиц, ранее прибегавших к наемному труду, нетрудовому доходу или торговле, могут допускаться к участию в выборах в состав жилищных товариществ лишь те, кто предоставит удостоверения от фабзавкомов, сельского общества или месткома по принадлежности о том, что данное лицо в настоящее время не эксплуатирует чужого труда, живет на средства, добываемые его личным трудом, и вполне доказало свою лояльность Советской власти»>[659]. Людям предоставлено право самим определять, чего они хотят — продолжать оставаться в числе социально чуждых или старательно перерождаться в социально близких. А возможность хоть как-то решить свои личные жилищные проблемы при помощи жилкооперации недвусмысленно подталкивает их к единственно верному решению.
Социально чуждые, лишенные избирательных прав, — «лишенцы», относятся к дискриминируемым категориям населения. Даже поступление на работу в государственный сектор не позволяет им сразу обрести права наравне с рабочими и служащими из числа социально близких. После «смены нетрудового занятия на трудовое» следует работать как минимум год, чтобы получить продовольственные карточки, а вопрос обеспеченности жильем остается фактически на усмотрение администрации предприятий и учреждений, так как, с одной стороны, лишенцы подпадают под категорию «трудящихся», а с другой — официальные государственные постановления всегда оговаривают необходимость ущемления прав этой категории лиц.
В период 1926-1927 годов социально чуждые элементы должны окончательно определяться: или оказаться на улице, без крыши над головой, или вливаться в трудовые коллективы, а став их членами, вынужденно принимать существующие в коллективе правила поведения и формы отношений; подчиняться распоряжениям начальства; искать расположение руководства под страхом быть уволенными и, как следствие, выселенными на улицу; разделять идеалы и цели власти (или правдоподобно имитировать это); самоотверженно трудиться; проявлять активность в общественной жизни; старательно социализироваться и т. п. Те, кто упорствует в своем нежелании работать — изгоняются из жилищ. В этот период в результате исполнения постановления ВЦИК и СНК (от 1926 года) «Об условиях и порядке административного выселения граждан из занимаемых ими помещений»>[660] многие люди оказываются в положении, когда им совершенно негде жить. Они вынуждены самовольно вселяться в любые мало-мальски пригодные для жилья помещения (лишь бы был хоть какой-то кров) — котельные, склады, помещения неработающих магазинов, заброшенные промышленные постройки, отслужившие свой срок железнодорожные вагоны, пустующие конюшни, свинарники, гаражи и прочее. По данным Всесоюзной переписи населения в СССР, прошедшей 17 декабря 1926 года, около 0,5 % городского населения, то есть около 120 тыс. человек (точная цифра — 119 652 человек) проживало в нежилых помещениях>[661].
Жилищная политика, осуществляемая государством, исключала всякую возможность того, что кто-то может выпасть из-под тотального контроля над собой посредством жилища. Люди или должны подчиняться власти под угрозой остаться без крова, или оставаться без крыши над головой. Власть не может позволить населению самостоятельно решать вопрос обеспечения жилищем (пусть даже за счет размещения в абсолютно негодных для этого помещениях), поэтому 20 декабря 1927 года ВЦИК и СНК РСФСР издают постановление «О порядке выселения частных лиц, самовольно занявших торгово-промышленные и складочные помещения»[662], согласно которому «частные лица, самовольно занявшие торгово-промышленные и складочные помещения, подлежат выселению в административном порядке через милицию»[663].
Но торговые, складские, хозяйственные и прочие помещения принадлежат не только государству, некоторая часть из них продолжает оставаться на территории небольших частных домов, как правило, деревянной, одноэтажной усадебной застройки, не интересной для власти и поэтому не муниципализированной и не национализированной и, как следствие, формально остающейся в личной собственности. Однако и хозяева этих помещений не вольны сами распоряжаться своими помещениями и решать, кого пускать на проживание в пустующие торговые лавки, сараи, склады, на сеновалы и т. д., потому что частная собственность не должна являться прибежищем для гонимых властью лиц. Постановление ВЦИК и СНК РСФСР специально оговаривает эти случаи: из частновладельческих строений «самовольщиков» также выселяют, просто в ином порядке, не через милицию, а через суд>[664].
Власть окончательно решила покончить с такой категорией не-трудящихся, как ныне не работающие бывшие домовладельцы, продолжающие проживать в своих домах. Расчет прост — оторвать от места жительства человека, имеющего (в отношении жилья) хоть относительную независимость от власти, и поставить его в полную зависимость от администрации предприятия или учреждения, куда он с неизбежностью должен прийти наниматься на работу, чтобы вновь обрести хоть какое-то жилище взамен отобранного. При этом власть прекрасно понимает, что люди, отстаивая собственные убеждения, могут идти на крайние меры, но становятся значительно уступчивее и сговорчивее, когда речь заходит о страданиях близких. Поэтому чтобы легче было совладать с особо упрямыми, власть производит выселение бывших домовладельцев вместе с семьями и всеми находящимися на их попечении иждивенцами
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
В мировой истории промышленного производства ХХ века имя Альберта Кана не просто широко известно. Оно находится на недосягаемой для многих корифеев-архитекторов высоте, так как неразрывно связано с поистине эпохальным изобретением индустриальной эры — методикой скоростного поточно-конвейерного производства архитектурно-строительной проектной документации.При этом, в истории советского промышленного проектирования имя Альберта Кана бесследно спрятано под толстым слоем безосновательной критики, наглухо замазано лживыми обвинениями и надежно укрыто под вывеской советского проектного института «Госпроектстрой», специально созданного в 1930 г.Фирма А.
Венеция — имя, ставшее символом изысканной красоты, интригующих тайн и сказочного волшебства. Много написано о ней, но каждый сам открывает для себя Венецию заново. Город, опрокинутый в отражение каналов, дворцы, оживающие в бликах солнечных лучей и воды, — кажется, будто само время струится меж стен домов, помнящих славное прошлое свободолюбивой Венецианской республики, имена тех, кто жил, любил и творил в этом городе. Как прав был Томас Манн, воскликнувший: «Венеция! Что за город! Город неотразимого очарования для человека образованного — в силу своей истории, да и нынешней прелести тоже!» Приятных прогулок по городу дожей и гондольеров, романтиков и влюбленных, Казановы и Бродского!
Книга вводит в научный оборот новые и малоизвестные сведения о Русском государстве XV–XVI вв. историко-географического, этнографического и исторического характера, содержащиеся в трудах известного шведского гуманиста, историка, географа, издателя и политического деятеля Олауса Магнуса (1490–1557), который впервые дал картографическое изображение и описание Скандинавского полуострова и сопредельных с ним областей Западной и Восточной Европы, в частности Русского Севера. Его труды основываются на ряде несохранившихся материалов, в том числе и русских, представляющих несомненную научную ценность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) — видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче — исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
Книга представляет собой исследование англо-афганских и русско-афганских отношений в конце XIX в. по афганскому источнику «Сирадж ат-таварих» – труду официального историографа Файз Мухаммада Катиба, написанному по распоряжению Хабибуллахана, эмира Афганистана в 1901–1919 гг. К исследованию привлекаются другие многочисленные исторические источники на русском, английском, французском и персидском языках. Книга адресована исследователям, научным и практическим работникам, занимающимся проблемами политических и культурных связей Афганистана с Англией и Россией в Новое время.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.