Накануне 1941 года. Гитлер идет на Россию - [69]

2

Генерал П. А. Судоплатов вспоминал: «В августе 1939 года объем разведывательной информации резко возрос. Мы получили достоверное сообщение о том, что французское и британское правительства не горят желанием оказать Советскому Союзу поддержку в случае войны с Германией. Это вполне совпадает с данными, полученными нами тремя или четырьмя годами раньше от кембриджской группы. По этим сведениям, британский кабинет министров, точнее, Невилл Чемберлен и сэр Джон Саймон, рассматривал возможность тайного соглашения с Гитлером для оказания ему поддержки в военной конфронтации с Советским Союзом. Особое внимание заслуживала информация трех надежных источников из Германии: руководство вермахта решительно возражало против войны на два фронта. Полученные директивы обязывали нас быстро рассмотреть возможные варианты сотрудничества со странами, готовыми подписать соглашения о противодействии развязыванию войны. Речь шла не только об Англии и Франции, с которыми велись консультации с начала 1939 года, но также и о Германии. В Германии за мирное урегулирование отношений с Советским Союзом выступали в среде влиятельных военных лишь выходцы из Восточной Пруссии».

Фактически терпение Сталина лопнуло уже весной 1939 г. Уставший от хитрости политиков Великобритании и Франции, он дал им понять, что в конце концов готов пойти на контакт с Гитлером! Выступая на XVIII съезде партии 10 марта 1939 г. Сталин объяснил, почему «неагрессивные страны, располагающие громадными возможностями, так легко и без отпора отказались от своих позиций и своих обязательств в угоду агрессорам?

— Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед революцией, которая может разыграться, если неагрессивные государства вступят в войну и война примет мировой характер. Буржуазные политики, конечно, знают, что первая мировая империалистическая война дала победу революции в одной из самых больших стран. Они боятся, что вторая мировая империалистическая война может повести также к победе революции в одной или нескольких странах. Но это сейчас не единственная и даже не главная причина.

Главная причина состоит в отказе от большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию „нейтралитета“. Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: „пусть каждая страна защищается от агрессоров, как хочет и как может, наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами, и с их жертвами“. Наделе, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии развязывания войны, — следовательно, превращение ее в мировую войну».

Напоминая о шуме, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу похода Германии на Советскую Украину, Сталин сказал:

— Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований.

В апреле 1939 г. Германия, будто уловив намек советского вождя, предпринимает зондаж позиции СССР на предмет улучшения отношений. Однако советское правительство все еще занимало выжидательную позицию. Именно в апреле между Англией, Францией и СССР зрели новые контакты, которые могли бы обернуться политическими переговорами и еще принести общую пользу. В расчете на это руководство Советского Союза ставило своим дипломатам только три задачи: предотвратить или хотя бы оттянуть войну или сорвать единый антисоветский фронт. Уже в мае в советской печати утверждалось, что «остановить агрессию может только союз Англии, Франции и СССР, но эта позиция советского руководства не находит поддержки в Лондоне и Париже, которые не хотят равноправного договора с Москвой». А 20-го Германия предложила СССР возобновить экономические переговоры. Через десять дней в выступлении Молотова прозвучала критика позиции Англии и Франции на переговорах, которые, по мнению Москвы, лишь демонстрировали уступки и не хотели дать гарантии Прибалтийским странам.

Двадцать девятого июня в советской печати отмечалось, что «англо-франко-советские переговоры „зашли в тупик“, поскольку Англия и Франция „не хотят равного договора с СССР“».

Семнадцатого апреля 1939 г. статс-секретарь МИД Германии Вейцзекер отметил в меморандуме: «Русский посол — в первый раз с тех пор, как он получил здесь свой пост, — посетил меня для беседы, касавшейся ряда практических вопросов. Он подробно остановился на вопросе, который, как он сказал, кажется ему особенно важным, а именно о выполнении заводами „Шкода“ определенных контрактов на поставку военных материалов. (…)

В конце разговора я намекнул полпреду на то, что сообщения о русско-англо-французском военно-воздушном пакте и т. п. в настоящий момент явно не способствуют проявлению доброй воли с нашей стороны и созданию атмосферы для доставки военных материалов в Советскую Россию. (…)

После того как я опроверг последнее утверждение и сделал некоторые сдержанные комментарии относительно германо-польских отношений, русский посол спросил меня, что я действительно думаю о германо-русских отношениях. Я ответил господину Мерекалову, что мы, как все знают, всегда хотели иметь с Россией торговые отношения, удовлетворяющие взаимным интересам. Мне кажется, что в последнее время русская пресса не присоединяется к антигерманскому тону американских и некоторых британских газет. (…)