Находка беглого рудокопа - [3]

Напившись вволю, путник лег на спину, раскинул руки, зажмурил глаза и задумался.

Еще вчера он был рабочим небольшого медного рудника, находящегося километрах в двадцати к югу от Кнауфского медеплавильного завода. Звали его Егорка Рябой. Имел он и фамилию — Бормантов, но на руднике никто ее не знал.

Ясно представилось вчерашнее утро. Рабочих разбудил окрик десятника Вавилы. Егор сбросил с себя зипун, сел и сонно заморгал слипавшимися от недосыпания глазами. Светало, но солнце еще еще взошло. Листья и трава были покрыты прозрачными слезинками росы. Невдалеке зияло устье шахты и виднелся ворот насоса, на котором Егор работал уже шестой месяц.

Глубокий рудник постоянно заливался обильно сочившейся откуда-то водой. Под землей было нелегко, но люди охотно шли в забойщики. Работа на вороте, который, упираясь в длинные почерневшие жерди, приводили в движение семь человек, считалась легче, однако в летнюю жару изнуряла до бесчувствия. Кроме того, кайловщикам за каждый день платили на полкопейки больше, а это было важно для рудокопов, так как большинство из них присылалось на шахтные работы за недоимки.

Егору опротивела подневольная собачья жизнь на руднике. Если бы все шло по справедливости, давно бы отпустили домой. Но не повезло Егору — невзлюбил парня десятник, от которого постоянно несло сивушным перегаром. Редкий день не штрафовал он Егора за какую-нибудь надуманную им же провинность.

Больно щемило сердце при воспоминании о привычной крестьянской жизни. Угнал его на шахту голова Частинского приказа Кулаков. После смерти отца Егор остался старшим мужиком в семье. Хорошая земля Бормантовых давно приглянулась голове, и он всячески пытался прибрать ее к рукам. Долг Бормантовых был не так уж велик, но Куликов выслал-таки Егора на дальние рудники. Вот уж сколько времени не доходит никаких вестей с родной сторонки. Как-то они там? Все чаще в голову приходили мысли о побеге. Наперед знал, что мало хорошего получится из этой затеи. А все же хотелось повидать своих…

Вокруг с руганью поднимались товарищи. Свирепо чесались. Тела были изъедены соленым потом и неугомонными шахтерскими вшами. Дед Никита, неунывающий балагур и насмешник, расчесывая скрюченными мозолистыми пальцами черную с проседью бороду, подтрунивал над полусонным парнем:

— Что, Егорушка, губами-то чмокаешь, али краля-зазнобушка приснилась? А ты ляг, милай, прикорни еще малость, попрощевайся с ней, как следоват.

— Да ну тебя, не до хаханек, — огрызнулся Егор.

Кое-как умывшись, взяв узелки, сели у давно потухшего костра, в котором с вечера в золу была зарыта картошка. Лениво выкапывали из мягкой серой трухи обгоревшие клубни и, посыпав крупной грязной солью, с хрустом жевали, запивая водой из стоявшего рядом деревянного ведра.

— Воротовщики, не мешкай! Чего рассиделись! — заорал из шалаша старый десятник Вавила.

Насос начинал работать на полчаса раньше, чтобы перед спуском кайловщиков поубавить в шахте воды. Кайловщики же во время утренней откачки рубили из привезенных жердей стойки для крепи, очищали площадку от набросанной вчера руды и пустой породы. Рабочий день, начинавшийся в пять часов и длившийся до заката, был заполнен однообразной и изнурительной работой.

Егор кое-как дождался ночи. Никому не сказав ни слова, собрал скудные пожитки и пошел прямо через густой осиновый лес.

Остановился он только под утро. Присел у дерева и не заметил, как задремал. Открыв глаза, он увидел ветви высоких елей и бирюзовое безоблачное небо, такое яркое, что пришлось снова закрыть глаза.

Встав, он снова зашагал на запад. Вскоре Егор вышел на крутой берег. Сразу под обрывом, то прижимаясь к нему, то удаляясь, текла небольшая речка.

Справа за ней дымил медеплавильный завод, выше которого расстилалось голубое зеркало пруда. Вдали виднелись угоры, постепенно повышающиеся к горизонту. На самом дальнем стоял казавшийся крошечным белый дворец со сверкавшими под лучами заходящего солнца золотыми куполами. Егор догадался, что перед ним Белая гора с недавно построенным монастырем.

Спустившись с крутого обрывистого берега, юноша двинулся еле заметными лесными тропами в сторону Осы. Уже под вечер он решил выйти на тракт. Однако не успел пройти и одной версты, как услыхал цоканье конских копыт. Беглец быстро метнулся в придорожные кусты. На горе, с которой спускался тракт, показалась большая карета, запряженная четверкой. Карета остановилась, кучер слез с высоких козел и направился к заднему колесу, — видимо, хотел заложить крюк за спицу, чтобы затормозить на спуске. В это время испуганные чем-то лошади сорвались с места и понеслись вниз. Дорога внизу резко поворачивала влево. Карета неминуемо должна была через несколько секунд вдребезги разбиться. Из ее окна слышался испуганный крик какого-то человека.

Егор твердо знал, что показываться перед людьми, едущими в богатой карете, ни в коем случае нельзя, и отодвинулся еще глубже в кусты. Но когда несущийся с шумом экипаж поравнялся с ним, какая-то непреодолимая сила заставила его быстро выскочить на дорогу и схватиться за волочившиеся сбоку вожжи. Егора так сильно дернуло, что он, сделав несколько шагов, упал и, не отпуская вожжей, потащился волоком. Лошади, пробежав еще немного, остановились. Из кареты выскочил высокий, большеногий и сутуловатый человек в расстегнутом камзоле. Из-под съехавшего набок парика виднелись короткие ярко-рыжие волосы. Он подбежал к Егору, который не знал, что ему делать — стоять ли на месте или немедля бежать в зеленые заросли, и обнял парня длинными руками.