Нагасаки - [7]

Да подойди же к телефону!! Поспеши! Мне следует быть настойчивее — она должна понять: звонят именно ей! Я упорствовал — бесполезно. Как она может догадаться? Что мне думать о самом себе: заманил ее в ловушку, а теперь пытаюсь вызволить, прежде чем капкан захлопнется. Она следила за тем, как кипит рис, ждала, когда заварится чай, не обращая внимания на мои звонки. Десять, одиннадцать… Крикнуть бы: смывайтесь, пока они не приехали, и больше сюда не возвращайтесь! Или еще короче: они идут! Скоро она поймет. Взгляд на часы. Стрелка мчалась по кругу, время не останавливалось. Женщина наслаждалась лучами солнца, пока не набежало облако, а меня душило желание заорать: да скорей же, иначе долго вам не видать солнца!..

В конце концов я с досадой повесил трубку. Раз ты предпочитаешь полицию, жди. Можешь даже угостить их чаем, поставь три-четыре чашки, ты ведь знаешь, где их взять. Ничего не поделаешь. Секунды капают, солнце скрывается. Она хлопочет над своим рисом, отпивает глоток чаю. Глаза теперь широко раскрыты, улыбка, озарявшая лицо вместе с солнцем, исчезла. Что, если сделать еще одну попытку? Она идет к… Вздрагивает. Стоит как вкопанная. Лань почуяла опасность. Вот она делает шаг назад, выражение лица меняется. Она пятится, пропадает из поля зрения камеры. Успеет ли убежать?

* * *

Как я узнал позже, когда инспектор перезвонил, полицейские установили, что моя дверь заперта. Все окна были закрыты, это их удивило. Они удивились еще больше, когда, взломав замок, никого в квартире не нашли. Впрочем, все ведь было заперто. Решив, что с ними сыграли шутку, они чуть было не удалились сразу. Шутнику пришлось бы дорого заплатить за свой розыгрыш, господин Симура, — заметил инспектор. — Тем не менее для очистки совести они обыскали все комнаты. И в последней, где хранятся татами[15], она и была обнаружена одним из наших сотрудников — в глубине осиирэ, стенного шкафа для футонов[16]. Сперва он ничего не заметил, потому что она забилась в дальний угол верхней полки шкафа и притаилась там в полутьме (он открыл дверцу не полностью). Это был зверек, ошеломленный, онемевший. Да, сжавшееся в комок животное, — вот все, что осталось от человека, — полицейский никогда ничего подобного не видел.

Потом инспектор спросил меня, когда я собираюсь зайти (чем раньше, тем лучше): нужно прочитать и подписать заявление. Не сразу поняв, что он говорит, я чуть замешкался с ответом: в конце дня, постараюсь побыстрее.

Еще долго, после того как женщина исчезла с экрана (очевидно, это произошло именно в тот момент, когда они взламывали замок), мои глаза оставались прикованными к кухне, к этому гипнотическому окошку: десять на пятнадцать, так ведь? Все кончено. В фокусе камеры, как ни в чем не бывало продолжавшей съемку, кухонные приборы и утварь на рабочем столике ждали возвращения самозванки. Как еще ее назвать? Чашка с чаем, скороварка «Дзодзируси», овальная и белая, как страусиное яйцо или лилипутский космический корабль, на которых она оставила отпечатки пальцев, а также, без сомнения, несколько отмерших клеток. Они мертвы, но кишат атомами, внутри которых движутся электроны с полчищами кварков и протонов, и, вероятно, в их физических свойствах, скрытых от нас, таится ключ ко всему. Ключ ко Вселенной и жизни. И потому, если я действительно хочу когда-нибудь понять, что же произошло у меня в доме, возможно, стоит прямо сегодня собрать эти окаменелые клетки и исследовать их.

Усилием воли я стряхнул с себя оторопь, образующую странный сплав с моей грустью — то была не какая-нибудь, а особая, фирменная, грусть, поскольку я крупнейший ее производитель и даже солидный экспортер, как мне не раз приходилось слышать от женщин в минуту расставания. Тем не менее я не собирался лить слезы, глядя на свою скороварку, к тому же коллега задал мне деликатный вопрос: «Ну, что там?» Я мог бы ответить, что в моем доме задержали женщину не первой молодости, которая намеревалась поесть риса, но я построил фразу иначе, употребив слова «вторжение», «нарушение неприкосновенности жилища» и вдобавок «кража», и воздержался от замечания, что ничего не ясно и что эта неясность вовсе меня не успокаивает, а лишь усиливает мое беспокойство…

Комната, где ее поймали, — последняя в конце галереи, расположенной вдоль садика между моим домом и смежным; там всего-навсего два куста, два цветника и каменная башенка с фонарем. В эту комнату с шестью татами я захожу редко, она предназначена для заезжих родственников, которые, скажем так, не заезжают. В стенном шкафу, где она укрылась в надежде остаться незамеченной, я держу только футоны, одеяла и подушки — в нижней части. Наверху пусто. Да и комната сама по себе пуста. Ее пустоту охраняет ночник из черного дерева и белой бумаги, но маяк этот почти никогда не светит: в последний раз здесь гостили сестра с мужем больше года тому назад.

* * *

17 июля 2008 года, 18 час. 10 мин.

Мы, Тэрадзима Масако, занимающая должность инспектора полиции в Нагасаки, будучи при исполнении служебных обязанностей, констатируем, что обратившееся к нам вышеуказанное лицо заявляет следующее: