Наездники - [15]

Как обычно неистовый лай предупредил ее о том, что Руперт прибыл домой. На этот раз, вместо того, чтобы зайти в конюшню, Руперт сразу поднялся в ее спальню.

– Я слышал, ты попала в аварию. С тобой все в порядке?

– Я попала в затор и рассматривала фотографии, которые только забрала. – Она повернулась и вручила ему папки. – Некоторые очень интересные. Посмотри.

Руперт взял их небрежно. Когда он чувствовал ловушку, его глаза, казалось, темнели, становились непроницаемыми, с оттенком голубизны, они теряли свой блеск.

– Я думаю, несколько фотографий Маркуса должны были получиться неплохо. Вот хороший снимок, а вот еще один, а вот просто великолепная фотография Беджера и Арчи. Господи, какая великолепная лошадь. Жаль, что тебе не нравятся такие снимки. – Он издал долгий свист. – А это что такое?

– Ты прекрасно знаешь, – всхлипнула Хелина, – это эта девчонка Подж.

– Наверное, Филлипс одолжил мой фотоаппарат. – О господи, ну и формы у нее.

– Это ты сделал эти фотографии, – прошипела Хелина. – И твои руки были удивительно спокойны, чего не скажешь о Подж, когда она снимала тебя.

Руперт просматривал фотографии, оттягивая время. – А кто этот парень без головы? Его член – как башня нашей почты.

– Это ты, – сказала Хелина сдавленным голосом. – Я полагаю, ты не будешь отрицать тот факт, что на следующей фотографии снят ты.

– Боюсь, что это так, – ответил Руперт. Затем он совершил принципиальную ошибку, начав вовсю хохотать.

Хелина вышла из себя. – Как ты мог спать с ней!

– А кто сказал, что я спал с ней?

– Не будь смешным. Я думаю, что Билли и Дженни знают все. Как ты мог, как ты мог?

Руперт почесал ухо и посмотрел на нее задумчиво. – Ты действительно хочешь знать? – спросил он мягко.

– Да, черт побери, я хочу знать.

– Я трахнул ее, потому что она была дома, когда я вернулся, и хотела меня.

Хелина вздрогнула.

– И она, черт побери, просто чудо в постели.

– А я, полагаю, нет?

– Да, моя любимая, ты далеко не чудо. Если ты хочешь знать правду, то ты как замороженный цыпленок. Трахать тебя – это все равно, что запихивать сосисочное мясо в бройлера. Я всегда боюсь, что обнаружу гусиные потроха.

У Хелины перехватило дыхание, она ничего не могла ответить.

– Ты никак не реагируешь, не выражаешь удовлетворения, за все 4 года нашей семейной жизни ты никогда не попросила меня заняться с тобой любовью. Если у меня появляется желание, то я должен просить тебя об этом, как нищий, который на улице просит милостыню; мне это чертовски надоело. Каждый раз, когда ты разводишь ноги, ты выглядишь так, как будто даровала мне царскую милость. Это не твоя вина. Твоя чертова мамаша воспитала тебя так. – Веди себя, как леди, в любых ситуациях. О господи!

Хелина уставилась на него, слишком ошеломленная, чтобы что-нибудь сказать. Она наблюдала, как он, стоя перед ней, снимает одежду, обнажая худощавое, прекрасное, загорелое тело, которое напомнило ей об этих ужасных снимках. На какую-то секунду она с ужасом подумала, что он бросится на нее, но он просто вышел в ванную комнату и через пять минут появился, отряхивая волосы и вытирая их насухо большим розовым полотенцем.

– Ты получила приглашение? – спросил он. – Я не получаю свою долю удовольствий дома, значит, я получу их гденибудь в другом месте.

– Я должна уничтожить ее, – прошептала Хелина побелевшими губами. – Я не могу продолжать встречаться с ней, зная все это, увидев эти отвратительные снимки.

– Что отвратительного в этих фотографиях? Фирме Кодак они понравились бы. У нее прекрасное тело, и что самое важное – она не стыдиться его. Ты можешь взять у нее несколько уроков.

Он вышел в туалетную комнату и начал одевать белую рубашку и смокинг.

– Куда ты собираешься? – спросила Хелина, оцепенев.

– На обед. Сегодня Хилари дает обед, ты помнишь об этом? Ты же настаивала, чтобы я вернулся вовремя с соревнований.

Никто не одевался быстрее Руперта, когда он собирался идти куда-то.

– Ты не можешь идти на обед после всего этого, – прошептала Хелина в замешательстве.

– Почему? Дармовая выпивка. Это гораздо лучше, чем оставаться здесь и выслушивать твои истерики. И потом я не люблю, когда в меня швыряют книгами, а этот флакон духов угрощающе большой. Не лучше ли будет, если ты тоже переоденешься? – Он завязывал галстук и неодобрительно рассматривал себя в зеркале.

– Неужели ты даже не извинишься за свою интрижку с Подж?

Руперт исскусно продел конец галстука в петлю. – Почему я должен извиняться за твои недостатки?

Теперь он причесывал все еще мокрые волосы, зачесывая их назад от висков и укладывая их двумя крыльями над ушами. Он отряхнул смокинг. – Можешь не беспокоиться и не просыпаться из-за меня. Я скажу Ортруде, или кто там у нас на этой неделе, что у тебя мигрень.

Хелина просто не могла поверить, что он может так легкомысленно отнестись к событию такой важности. А какие ужасные вещи он ей говорил. Действительно ли она так ужасна в постели? Только ли она виновата во всем? В ту минуту, когда Руперт вышел, она бросилась на кровать, ее сердце разрывалось от рыданий. Не в первый раз она пожалела о том, что расположила детскую рядом с их спальней. Она услышала царапанье в дверь и крики «мама», «мама». Хелина заскрежетала зубами. – Куда, черт бы ее побрал, делась Ортруда? – Царапанье стало более настойчивым. – Мамочка, почему ты плачешь?