Наедине с суровой красотой - [87]

Я любила гору и любила его: нам суждено было любить друг друга так долго и так крепко, как мы сумеем.

Весь городок собрался, чтобы прославить свою эксцентричность и посмеяться над собой, но в отличие от театральных постановок, музыкальных мероприятий или даже бедлама Четвертого июля, которые тяготели к излишествам во всех возможных вариантах, в этом дне была некая приятность. Все искренне наслаждались друг другом. После программы, когда мы с Грегом стояли и разговаривали с другими слушателями, фонтанируя сентиментальным восторгом по поводу главных, на наш взгляд, достоинств Джеймстауна, я вспомнила ту стрелку, про которую говорил Грег, определявшую местонахождение на карте: Вы здесь.

Да, подумала я.

* * *

В августе мы лежали поверх моего спального мешка посреди дороги за моей хижиной – на единственном клочке открытой земли, – наблюдая Персеиды. Грег нервничал, опасаясь случайной машины, которая может неожиданно наехать на нас, хоть я и уверила его, что это маловероятно – особенно в два часа ночи:

– Здесь только местные и ездят.

Земля еще хранила дневное тепло, и две большие рогатые совы перекликались через луг. Я была сонная, и через некоторое время, привалившись к груди Грега, натянула на себя край мешка. Утром он должен был вернуться в Денвер. Пока нас обоих, казалось, устраивали эти поездки туда-сюда. Скучать друг по другу было частью наших «стимулов и реакций».

Запах грязи был повсюду. Я могла протянуть руку и зарыться в нее пальцами. Я погружалась в новую жизнь – жизнь, все еще полную неопределенности. Мы делились местом так же, как делились поцелуями: гора, времена года, звезды – все они были нашими. Грег не был ни тем кусочком головоломки, который делал меня целой, ни моей наградой за все годы, что я провела одна. Но здесь я, по крайней мере, видела историю любви – историю о том, как я узнала, что означает быть в отношениях: с местом, с людьми, с собой. Мне больше не нужно было уходить от. Вместо этого я шла к. Я любила гору и любила его: нам суждено было любить друг друга так долго и так крепко, как мы сумеем.

Эпилог Лиса, что приходила на ужин

Мы с Грегом праздновали годовщину нашей встречи в тот день, когда лиса, которую я видела весной, нерешительно прокралась на террасу, ведомая запахом жареной баранины. Мы пили друг за друга, кидали мясные косточки во двор для нашей гостьи и смотрели, как одна за другой проявляются звезды.

Она впервые показалась в день другой годовщины – смерти Элвиса, – когда я выставила во двор куриное мясо в память о своем псе. С тех пор я не раз видела лисий помет на скалах неподалеку от лестницы – визитную карточку.

За осень – наверное, польстившись на объедки, что я разбрасывала всякий раз, завидев ее, – Малышка, как я стала ее называть, стала моей постоянной гостьей. По нескольку раз в неделю она появлялась вечерами, заставляя реагировать датчик движения, включавший свет на террасе, и я выходила из дома, вынося остатки еды – какие были под рукой. Она смотрела на меня со двора большими немигающими глазами викторианской нищенки.

Существует миллион причин не кормить лису, самая малая из них – хищники покрупнее, которых она может привлечь. Но соблюдать правила было слишком поздно. У нее появилась привычка сидеть на террасе на верхней ступеньке, как когда-то сиживал Элвис, наблюдая за двором со своего насеста. Я с нетерпением ждала ее прихода и, как ни абсурдно, беспокоилась, что ей не хватает еды.

Потом однажды, во время ледяного январского мороза, Малышка прихромала ко мне во двор с больной задней лапой.

– Возможно, с ней все будет в порядке, – сказал мне моложавый голос волонтерши из реабилитационного центра для диких животных. А потом она беззаботно добавила: – Или выживет, или нет.

Ловить ее они стали бы, только если б лиса потеряла подвижность.

Вот тогда-то я и стала кормить лису по-настоящему.

Малышка обожала сырые яйца и сырую курятину, но воротила нос от продуктов-наполнителей вроде риса или картофеля. Ночи были такие холодные, что оставленная во дворе еда смерзалась мгновенно. Так что каждый вечер я терпеливо ждала, пока осветится терраса, и выходила с тарелкой ее любимой еды, осторожно ставила тарелку на ступеньки, а лиса дожидалась меня, держась чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.

К тому времени как она поправилась, я уже покупала по две дюжины яиц в неделю и забивала морозилку «семейными» упаковками куриных ножек. Пару раз по вечерам, когда она не объявлялась, я босая выходила на снег, чтобы позвать ее по имени, которое ей дала.

Это была еще одна безнадежная и холодная зима. Когда я почти десять лет назад перебралась жить на гору Оверленд со своим псом, я могла по нескольку дней подряд не перемолвиться и словом с другим человеком. С появлением Грега все изменилось. И хотя мы каждый вечер разговаривали по телефону, из-за разделявшего нас расстояния он начал казаться самому себе «любовником на полставки». Я болезненно скучала по нему, когда его не было рядом. Лисица облегчала это одиночество – и заодно сглаживала острую грань холодного времени года.

Когда зима наконец оттаяла в весну, Малышка начала терять свою шубку косматыми неровными клочьями. К этому времени она устраивала постоянную дневную лежку на скальном выступе, и я видела, как она там яростно вычесывается и кусает себя за облезлый крысиный хвост.