Надлом - [22]

стороны мы не идём. Мы резко поворачиваем налево, проходя ещё один коридор. Проскальзываем

на лестницу и поднимаемся на площадку второго этажа. Вместо того, чтобы пойти по коридору, Хай

направляет нас к окну, выходящему на крышу соседнего корпуса.

— Круто! — щебечет Ури. По-видимому, старшеклассники не рассказали ему об это пути

побега.

Хай предлагает мне своё мускулистое предплечье и поднимает меня, пока Ури поддерживает

меня снизу. ( Это так ужасно неловко.) Хай предлагает аналогичную помощь Джо и получает в

ответ холодный взгляд. Разве он ещё не понял? Даже Ури достаточно умён, чтобы не предлагать ей

помощь. Но, с другой стороны, я не могу представить хоть кого-нибудь, у кого хватило бы

достаточно храбрости, чтобы без приглашения прикоснуться к заднице Джо, и не важно, с хорошими

намерениями или нет. Джо поднимается самостоятельно, без посторонней помощи, затем

выкарабкивается Ури, и мы движемся дальше по наклонной крыше. Мы подходим к главному

корпусу здания, и Хай, махнув нам, чтобы мы подождали, заглядывает в окно. Убедившись, что путь

свободен, мы забираемся в мужской туалет.

— Круто, круто! — снова радуется Ури.

— Пойди, убедись, что там чисто, — произносит Хай с отеческой улыбкой, кивнув на дверь.

Ури практически светится от дарованной ему привилегии. Выглянув, он машет нам, и они с

Джо выскальзывают в коридор. Хай останавливается у двери.

— Готова сыграть плохую девочку? — спрашивает он, изогнув светлую бровь.

Я злобно скалюсь во все зубы, и он отступает назад.

— Хорошо получилось? — нахмурившись, интересуюсь я.

Он моргает.

— Хм, да, хорошо.

Хе-хе.

Он придерживает для меня открытую дверь, и мы присоединяемся к тем, кто уже выполз из

своих комнат и спускается к завтраку.

Таким вот образом, маленький полудемон в лице меня легко и просто узнал, как проникнуть в

логово Тамплиеров.

Нет, мама, конечно нет. Я ничего такого не сделаю!

Она качает головой, слишком хорошо меня зная. Я дуюсь.

Главный корпус, должно быть, открыт для всех, потом что выглядит он, как любая

малоимущая, чрезвычайно дерьмовая школа. Не то чтобы мне разрешалось учиться в такой — мама,

вероятно, хотела свести к минимуму весь потенциальный негатив. Стены из цементных блоков

окрашены в бежевый цвет, на полу лежит черно-белый узорчатый линолеум. В коридорах висят

пробковые доски с напоминаниями и рекламой. Практика, Пятницы 2-4, — просто написано на

одной из них. Я могу только представить, что практикуют в школе для профессиональных убийц.

Здесь даже есть ужасная коллекция никуда не годных мотивационных плакатов. На одном ярко

раскрашенном объявление изображена целая куча улыбающихся щербатых детей со словами «Будь

собой» большими печатными буквами. Худший совет, который я когда-либо получала с плаката. Я

смотрю на изображение очумело улыбающихся детей. Им, кажется, он тоже не понравился.

Это коридор со спальнями парней: на дощечках возле дверей перечислены мелом имена

жильцов, большинство из которых ужасающе библейские. Иезекииль, Авраам, Мафусаил (вы не

шутите?). И даже Иуда. Кто решил, что это хорошая идея? Мама сильно подсела на библию, теперь,

31

зная, что она родила полудемона, я начинаю понимать, почему.

Мы идём вместе с толпой на первый этаж, и человеческие звуки становятся громче —

разговоры, хихиканье, выкрики. Их источник — пара потрёпанных деревянных дверей в самом

конце коридора. Я чувствую запах завтрака и предполагаю, что это и есть столовая, хотя нигде нет

указателя. Когда мы подходим ближе, у меня в животе образуется комок нервов. Полагаю,

нервничать в свой первый день в школе, даже когда остальные ученики не хотят тебя убить, —

вполне нормально.

Мы проходим через двери.

Это типичная столовая, если можно верить телевизору. Длинные столы с приставленными к

ним скамейками тянутся по залу, утыканному цементными столбами. Зал кишит кучей человеческих

личинок — должно быть, их здесь более сотни. Дети повсюду, по численности они превышают

взрослых, достигших двадцати одного года. Повсюду дети разных возрастов: от тех, что только

научились ползать, до тех, кому уже исполнилось восемнадцать. Они кричат, падают и дерутся, в

основном ради веселья. Зал словно наполнен энергичными щенками. Один ребёнок ударяет другого,

который потом прыгает на того, хохоча, как сумасшедший. Волчата.

Те немногочисленные взрослые, которых послали сюда, чтобы справиться с детьми,

впечатляют своим видом — два древних старикашки, у которых на лице больше волос, чем мускул

на теле, и однорукий парень. Им нужны кнуты и стулья, а не ходунки. И, конечно, по меньшей мере,

все конечности. Ничего не могу с собой поделать, но думаю, что променяла один дурдом на другой,

только в этот раз им управляют сами больные. Выпущенные на свободу дети озверели. Наверное,

Борцы считают, что их дети — хорошие ребята, и поэтому сильного присмотра им не нужно.