Надежный человек - [44]

 — Вчера бедный Кику опять ходил под окном, — влезанпо сказала она, как будто заполняя пробел в потоке признаний. — Но пока успела убавить фитиль на лампе, исчез.

 — Прости, но я должен кое‑что тебе сказать, — настойчиво проговорил Фурникэ, — по поводу твоих личных дел, хотя ты, конечно, не обязана отчитываться передо мной. Я никогда и не требовал этого… Хочу обьяснить, почему оказался возле пекарни: предполагал, что встречу тебя. Хочу посоветовать: как можно скорей бросай комнату, которую снимаешь, и возвращайся домой к родителям.

 — Почему, Дэнуц? — Она остановилась и посмотрела на него: вид у парня был самый решительный. — Признавайся, что сморозил глупость, просто из‑за плохого на — строения! Признаешься?

 — Нет, дорогая, на этот раз не признаюсь. Считай, что с тобой говорит юрист… Более того: и дома, у родителей ты не должна ни с кем встречаться. Даже со мной. Теперь, надеюсь, поняла?

Снова оказавшись поблизости от дома, он резко повернул назад и, по–прежнему держа ее под руку, быстро направился в обратную сторону.

 — Я просто хочу, чтоб ты наконец поняла, как обстоят дела, отнюдь не собираясь вмешиваться, поучать тебя, — заметил он. — Уясни же: речь идет не о подозрениях сигуранцы или других следственных органов, включая «Полицию нравов», — он все‑таки не отказал себе в удовольствии подпустить шпильку, — подозревают твои же, твои! В чем ты могла убедиться и не встречаясь со своим пекарем. В конце концов…

 — Совсем недавно меня хвалили за «Стакан чая плюс танцы»! — совсем как школьница похвасталась она.

 — Это я знаю.

 — Ничего ты не знаешь!

 — Разве ты сама не рассказывала?.. Помнишь, как радовалась? Восторгалась этим Карлом. И все же тебя предали бойкоту, изолировали, и как раз это попробуют использовать оккупанты. Подумай сама: если скомпрометирована своими, то этим остается только добавить последнюю каплю. Ваш ответственный, будучи очень бдительным, может объявить…

 — Замолчи, ради бога! Мне не нравится, как ты сейчас говоришь! Тем более, что ничего, ровным счетом ничего не знаешь о нем! Не произноси даже его имени, я запрещаю это!

 — На другую реакцию трудно было рассчитывать, — постарался уточнить он. — Дай бог, чтоб я ошибался, — ты лучше меня знаешь оборотную сторону борьбы. Зато мне хорошо известен фасад… известно, чего можно от них ожидать… Кроме того… я люблю тебя, поэтому не будем питать пустых иллюзий… Да, да, тебя любит «тин из полиции»! Он‑то знает, как низко пали нравы! Смотри, чтоб завтра и тебя не объявили… Частично это уже произошло. Подумай лучше о том, что никакие силы в мире теперь не смогут обелить тебя. Хотя сейчас еще можно…

 — Есть человек, который сделает это! Который все может! — ожесточенно проговорила Лилиана. — Он не позволит…

 — Да, есть. Только где он?

 — Найду! Так я сказала и Кику…

 — И что же ответил твой Кику? — слишком нетерпеливо, как показалось ей, спросил Дан.

 — Почему тебя интересует его ответ? — более нетерпимо, чем самой бы хотелось, проговорила она. В это мгновение ей казалось, что она способна совершить какое угодно злое дело. — И с каких это пор он стал и для тебя «Кику»? Разве я знакомила тебя с ним?

 — Именно ты, — ответил он с каким‑то удивительным спокойствием. — «Я даже сказала об этом и Кику». Кто же, если не ты, так часто употребляет эти слова? Откуда ж еще мог я слышать его имя? От них, что ли? Неужели ты считаешь этого пекаря знаменитостью или настолько загадочной личностью, что даже нельзя произносить вслух его имя? Какие‑нибудь сержанты, уличные патрули отлично знают его. В особенности они…

Темноту внезапно рассекли изломанные зигзаги молнии. Вслед за первой вспышкой последовали другие, затем оглушительно ударил гром, прокатившийся несколькими волнами: сначала — просто глухой, басовитый, потом все более и более гулкий. Лилиана посмотрела на Дана — в какую‑то минуту вспышка молнии осветила его с ног до головы: лицо у парня было болезненно бледным, глаза утопали в глубоких черных тенях, и эти тени, в которых не видно было глаз, внезапно вызвали у девушки чувство острой жалости. В свете молнии он казался неправдоподобно длинным, с вытянутой головой и заостренными плечами; ожидая новых ударов грома, он согнулся, чтобы прикрыть Лилиану, однако более всего ее поразило выражение лица, фантома из фильмов ужасов, которые она смотрела когда‑то в детстве. Лилиана боялась, но не за Кику, нет — за другого. Хоть бы уж Дэнуц не обронил где‑либо имя Томы Улму.

Этот человек — великая ее тайна. Он всегда жил в ней, всегда, как живой, стоял перед глазами. И теперь нужно только найти его, рассказать о своем горе. Даже Дэнуц и тот посоветовал ей попросить у кого‑нибудь помощи. Правда, он самым прямым образом заинтересован в том, чтобы все у нее было хорошо, — как‑никак любит ее.

 — Вот как складывается, Лили… У тебя — с твоими, у меня — с моими… Потом в конце концов и те и другие станут для нас общими. Видишь, как далеко я зашел: тогда станут общими… и подозрения! Короче говоря, — он снова заговорил серьезным, категоричным тоном, — пока тебя не объявили осведомительницей или завербованной гестапо, пока «не поймали на горячем» — со всякими свидетелями, очными ставками… Пока не арестовали — они могут прибегнуть и к такой мере, и арест этот пройдет незамеченным, потому что сейчас ты никому не нужна…