Надежный человек - [17]

 — А вы что ж молчите? — обратился Волох к двум мужчинам, которые сидели в самой глубине подвала и почти не были видны из‑за ларя с мукой. Он встал, подошел к ним. — Если не ошибаюсь, вы с табачной фабрики?

 — Вот видите — я то же самое говорю. Нас за версту можно распознать, до того несет табаком. Попробуй тут держать конспирацию, — ответил один из мужчин. — Правильно, оттуда мы, с табачной.

 — А вы обувщик? — Сыргие указал на второго. — С обувной фабрики?

 — И спрашивать нечего: тоже насквозь пропах кожами. — Мужчина подошел ближе к свету. — Зато есть и своя выгода: не только женщины шарахаются в сторону, но и жандармы. Обыскать — так и вообще ни у одного не хватает смелости. Ха–ха! — он от души рассмеялся. — Вы, кажется, приняли какое‑то решение? Я, грешен, задремал: тут так тепло, пахнет свежим хлебом…

 — Мда–а. Чем нам хвалиться, товарищ? — подавленным голосом сказал рабочий. — Набиваем сигареты, упаковываем в пачки табак… и посылаем гадам на фронт! Все удовольствия фрицу — и сигареты, и трубку раскурить после кофе.

 — Неужели прямо на фронт? — удивленно протянул кто‑то.

 — Прямиком. Вот и скажите, разве так годится? Разве хорошо обслуживать врага? Еще называемся — рабочий класс.

 — Достать бы какой‑нибудь порошок, от которого разрывало бы на части, и подмешивать в табак, — задумчиво проговорил обувщик и первый же рассмеялся своей выдумке.

 — А почему бы и нет? — вскочил на ноги кельнер. — Разок–другой затянулся, а его… пиф–паф! — нету! И так до последнего немца! Разве тебе не улыбается такая мысль, господин булочник?

 — У нас, между прочим, тоже… всякие дела. Разве мы, как говорится, не сапожники? Наша работа — упряжь, всякая сбруя, солдатские ботинки. Все это тоже идет на фронт!

 — Значит, нужно изготовлять скверно, с изъянами!

 — А мы и так скверно делаем! Это у нас в крови. Говорю же, сапожники, — рассмеялся обувщик.

 — Нужно делать еще хуже. Чтоб совсем нельзя было пользоваться! Надел — и тут же выбросил.

Обувщик, как видно не лишенный чувства юмора, беспомощно развел руками:

 — Боюсь, что хуже не бывает… ей–богу!

 — Вот–вот. В первый же дождь — прощай подметки!

 — Примерно так и выходит: после небольшого перехода выбрасывают. Стараемся, — проговорил рабочий, приглаживая тронутые сединой усы. — Только чтоб в конце концов всех нас не перестреляли... И все равно, каким‑то немыслимым образом он скривил лицо, и от этого — трудно было поверить своим глазам — стал еще уродливее. — Увидев такую рожу, они как бы вдохновляются и после двух–трех рюмок уже не следят за тем, что говорят. Будто не человек перед ними — плевательница! Раскрывают тайны, смакуют интриги, скандалы — понимаешь, что это значит?

 — Эх, Тудораке, Тудораке! — взволнованно воскликнул Волох. — До чего ж ты хороший парень. Польза от тебя, конечно, будет большая. Если б еще поменьше болтал… Хотя не исключено, что и из этой привычки можно извлечь определенную выгоду… Надеюсь, понял, о чем говорю? — Волох взял парня за локоть, дружески стиснул его, давая понять, что обижаться не стоит. Впрочем, у того и в мыслях не было обижаться.

 — У меня есть на примете один господин… тьфу ты, какое мерзкое слово! Из клиентов, разумеется. Считается экспертом по криминалистике. Когда ж напьется, можно подумать, что имеешь дело с крупнейшим жуликом, специалистом по совершению преступлений! По-моему, он живет в каком‑то вечном страхе, потому что никогда не вытаскивает руку из кармана — держит наготове пистолет.

 — Значит, входить к тебе можно только через кухню? И — прямым ходом в отдельный кабинет? Учтем. Жди гостей. — Волох снова повернулся к обувщику. — О чем вы думаете, Доминте? — спросил он. — Родилась какая‑то мысль? По–прежнему делайте свои ботинки, и делайте хорошо, качественно, иначе вызовете подозрения. Договорились? А вот насчет экспедиции, рассылки — тут следует подумать. — Он дотронулся до плеча рабочего и отвел его в сторону. — Тут хорошо было бы иметь своего человека. То ли упаковщика, то ли одного из экспедиторов… Стоит прощупать кого‑нибудь! — Волох оглянулся, желая удостовериться, что к разговору не прислушиваются, и продолжал: — Попытка, какую следовало бы предпринять, это попробовать отправить непарные ботинки. Один, скажем, тридцать девятого размера, второй — сорокового. Так будет менее заметно. И уж потом, когда набьем руку, можно будет развернуться: загружать партии контейнеров ботинками на разную ногу. Правые посылать в одну сторону, левые — в другую, противоположную… Погодите минутку! Вы, кажется, хотите поговорить со мной? — окликнул он рабочего табачной фабрики, заметив, что каким‑то немыслимым образом он скривил лицо, и от этого — трудно было поверить своим глазам — стал еще уродливее. — Увидев такую рожу, они как бы вдохновляются и после двух–трех рюмок уже не следят за тем, что говорят. Будто не человек перед ними — плевательница! Раскрывают тайны, смакуют интриги, скандалы — понимаешь, что это значит?

 — Эх, Тудораке, Тудораке! — взволнованно воскликнул Волох. — До чего ж ты хороший парень. Польза от тебя, конечно, будет большая. Если б еще поменьше болтал… Хотя не исключено, что и из этой привычки можно извлечь определенную выгоду… Надеюсь, понял, о чем говорю? — Волох взял парня за локоть, дружески стиснул его, давая понять, что обижаться не стоит. Впрочем, у того и в мыслях не было обижаться.