Надежда-прим - [4]

Но только ей одной! Потому что если зарплату выдадут сразу всем, через минуту рынок станет стерильно чист, как пустые прилавки никому не нужных теперь магазинов! А магазины пусты — хоть не запирай на ночь!

Надежда Викторовна попыталась представить себе, что было бы, если бы по решению суда вся страна вдруг получила зарплату за полгода. И не смогла!

От обиды за народ она той же шерстяной перчаткой докрасна растёрла лицо и шею, но вынуждена была признать, что экономика её несчастной родины всех никак не выдержит, и ради её спасения она даже готова не пойти в суд и получить зарплату строго в порядке очерёдности и по мере возможности!

Встав с кровати, Коробейникова первым делом выглянула в окно. Колхозный рынок был не по-субботнему тих и немноголюден. Лишь два фургона стояло у раскрытых настежь ворот и редкие покупатели робко бродили вдоль полупустых торговых рядов. В крытый павильон почти никто не заходил.

— Мерзость запустения! — не без удовольствия изрекла Надежда Викторовна, с отвращением уставясь в дальний угол рынка, где какой-то торговец кавказской национальности ожесточенно размахивал руками.

Правой рукой за уши была прихвачена ободраная тушка то ли кролика, то ли зайца, которой он тыкал прямо в лицо ошарашеного клиента. Тот испугано отбивался, но торговец не отставал, и даже под конец выскочил к нему из-за прилавка.

При взгляде на всё это безобразие Надежде Викторовне припомнилась вычитанная где-то картина средневекового рынка. С первыми же лучами солнца, и даже ещё затемно, к рынку начинали стягиваться веренницы арб, телег, дровень, ослов, верблюдов и просто ручных тележек, гружёных кто оскаленными свиными или говяжими тушами, кто бочками различных солений, браги, подсолнечного и оливкового масла, кто целыми штабелями переложеной грязным льдом свежей рыбы, кто просто вязанками хвороста, связками сушёных грибов и фруктов.

Всё это, конечно, слегка припахивало, проще говоря, страшно воняло и выглядело порой совсем неаппетитно, зато к своему открытию во мраке средневековья рынок был до отказа забит всякой съедобной и несъедобной всячиной, где на рубь было, что выпить и закусить, а за головами не видно пустого места.

От всех этих грез Коробейникова сперва по-кошачьи прижмурилась и облизнулась, а затем вконец расстроилась. Как однако странно: даже во мраке средневековья были, оказывается свои маленькие прелести! По-крайней мере, голод был голодом, вонь — вонью, и все знали, что вооон в той кузнице куют мечи, в этой — орала, а в эту позорную бочку собирают со всего города, уж простите, говно!

А что теперь? Вот она работает в лаборатории на всемирно известном танковом заводе, который здесь почему-то искренне называют тракторным, хотя уже пару лет все сто тысяч его трудящихся не делают ни того, ни другого, а вовсю занимаются бартером китайских пуховиков и югославских обоев, она же каждый божий день торчит в своей лаборатории в ожидании какого-то Страшного суда, который заставит дирекцию продать последний станок, чтобы расплатиться с нею теперь уже неизвестно за что, хотя все сто тысяч трудящихся ЧТЗ знают, что теми рублями, что ей дадут можно смело набить подушки и толкнуть китайцам в обмен на их дерьмовые пуховики.

Надежда Викторовна поставила на газовую конфорку чайник со свистком. В инструкции к чайнику говорилось, что свисток должен высвистывать любимые мелодии советских композиторов. На самом деле он ревел, как ревун портового буксира в тумане. Да и то, только один раз, когда она забыла чайник на плите. Целый час пока вода медленно испарялась, а чайник потихоньку плавился, свисток молчал, а потом взревел и замолк навсегда.

В Советском Союзе ведь что главное? Главное — не быть самим собой. Поэтому чайники ревут, попугаи матерятся, армия убирает урожай, а гражданка Коробейникова…

Оставив чайник докипать, Надежда Викторовна прошла в залу и включила телевизор. И сразу же во весь экран, выползая из какого-то чудесного ларца, торжественно завздымались — все выше и выше — три огромные буквы М. МММ! В зловещей тищине, без всяких лишних слов — этакий гигантский частокол из трех остроконечных букв, как будто у одного входа сразу к трем станциям метро!

— Скккажжжите пожжалуйста! — от неожиданности икнула Коробейникова.

И в это время на кухне, как от ожога, взревел только что поставленный на огонь чайник.

Глава 3

А в час ночи с пятницы на субботу в железную дверь квартиры на третьем этаже дома по улице Сталеваров позвонили. Первым вскочил со своей подстилки почти невидимый в темноте черный ротвейлер. До хруста прогнувшись и утробно рыча, сверкнул глазами в сторону дивана, где спали хозяева.

Хозяйка, крупная, молодая, приятной полноты, с круглым, по-детски наивным, лицом, испуганно приподнялась на локте в постели, но мужа будить не стала, а прямо в измятой ночной сорочке подошла к двери и заглянула в глазок. Ротвейлер был уже у нее под рукой и, дрожа от еле сдерживаемой ярости, ждал команду к атаке. Но рука хозяйки, сперва напряжённая, быстро расслабилась и безмятежно похлопала его по налитой шее. То, что увиделось в глазке не вызвало тревоги: за дверью были свои.