Надежда мира - [54]

Матис не падал духом. У нас было еще года полтора, болезнь длится долго, и он – понимаешь, он! – меня подбадривал, уговаривал. Только ему постоянно становилось хуже, он быстрее уставал. Я пел чуть не круглые сутки. Мы были уже известны, приглашали нас охотно, и даже не особенно возмущались, что выступаю больше я, чем Матис. Он все тревожился, что я перенапрягу связки, а мне было наплевать – ну вот беда, голос потеряю, лишь бы не потерять Матиса. Мы сменили репертуар, манеру исполнения, чтобы ему было полегче. После выступления он отдыхал весь день, а я, как в самом начале, устраивал концерты на площадях. Люди уже знали: это Риэль, и потому платили, пусть и поменьше, чем пришлось бы платить в ресторане, зато людей на улицах больше. И ты знаешь, заставь меня сейчас работать с таким напряжением, я бы уже давно остался и без голоса, и без рук, я именно тогда научился как следует пользоваться смычком, и когда голос садился, много играл… Публике нравилось. Мы жили впроголодь, экономики буквально на всем, не останавливались на постоялых дворах, я таскал с собой палатку… Но тогда я справлялся со всем, с огромной нагрузкой, даже просто с тяжелым грузом, потому что носил вещи и Матиса, зарабатывал очень хорошо, только все равно не бывает богатых менестрелей. Разве что придворные, но до двора наша известность еще не дошла.

Мы были на состязании в Харфоне, и даже не попали в последний тур. Пели мы дуэтом, и Матис не смог провести свою партию. То есть шансы на хорошие призовые испарились, мы получили по двадцать монет, и до необходимой тысячи оставалось еще четыреста. И мало времени – то, как сорвался голос Матиса, это доказывало. В Харфоне у него были какие-то родственники, две семьи, и он пошел к ним в гости, надеялся занять у них хотя бы сотню. А я, раз уж выбыл из состязаний, часа три пел на улице, пока не понял, что еще пять минут – и все, кончился менестрель Риэль, а заработать я мог только голосом. Точнее, я так думал.

Ко мне подошел один господин и прямо сказал: «Одна ночь – и проси что хочешь». Я пожал плечами, повернулся и ушел. Матис вернулся ни с чем, только ведь бодрости духа не терял: тут, говорил, еще сын теткин есть, завтра к нему пойду, он небогат, но жадным никогда не был, может, хоть пятьдесят монет одолжит. Но ты бы видела, как он выглядел тогда… Лицо серое, голос дрожит – не от страха, от болезни. Когда он следующим вечером отправился к родственникам, я снова вышел на площадь, снова пел, пока не охрип, играл, пока пальцы не онемели.

Господин снова подошел и повторил: «Одна ночь – и проси что хочешь». И меня как дернуло: а ведь шанс… Перед Матисом я как-нибудь оправдаюсь. Сказал, что моему другу нужно лечение магов. Он усмехнулся: «Всего-то? Любое». И я согласился.

Говорить об этой ночи я не буду, хорошо? Ушел я от него утром, и внизу встретил Матиса – он возвращался от своих… Там ему тоже не заняли денег, и я видел, что даже он начинает отчаиваться. Я ничего сказать не успел. Вообще ничего. Ни слова. Господин увидел нас, подошел и сказал: «Можешь прийти в Гильдию магов вот с этим кольцом, скажешь – тан Хайлан распорядился. Твой друг за все расплатился сполна».

Как он на меня посмотрел! Повернулся и поднялся на наш чердак. Он собирал вещи, я за ним на коленях ползал, а он обходил меня, будто стул, ни разу взгляда не задержал, будто нет меня и не было никогда. Я за ним и по улице бежал, умолял, оправдывался, не помню, что говорил, и мне было наплевать, что на улице полно людей, что смотрят недоуменно, посмеиваются. Наверное. Не помню. В конце концов Матису надоело. Он задержался на несколько секунд. Дал мне пощечину, да такую… мужскую, с ног сшиб. Бросил брезгливо: «Шлюха!» – и пошел дальше. А я сидел на тротуаре и смотрел ему вслед, пока не потерял из виду. Уголком сознания понимал, что вокруг собралась толпа, что смеются, пальцами показывают, плюют. Все равно.

Приплелся обратно в гостиницу, вещи собрал и больше в этот город не возвращался. И Матиса тоже больше не видел никогда.

После смерти Камита я думал, что хуже просто быть не может. А оказалось, очень даже может. Очень даже…

Через пару месяцев Хайлан нашел меня. Уже не попросил, а потребовал ночь. Я его обошел… вот как Матис обходил меня. Тогда он послал своих людей, меня просто завязали бантиком, едва не оторвав руки, и бросили к его ногам. Я послал его к черту. А он приказал им меня подержать.

Первый год я от него бегал. Шарахался от каждого куста, старался не бывать в больших городах. Это только добавляло ему азарта. Я уходил из Комрайна, прятался, ему это удовольствие доставляло, его вожделение лишь росло. И я сломался. Иду, куда хочется, а когда он до меня добирается, подчиняюсь. Почти восемь месяцев прошло, я уж подумал, все, надоел я ему, радоваться боялся… и правильно боялся. Несколько дней он меня просто из постели не выпустит, вот и все. Я привык. Смирился. Он не злой, не жестокий, он искренне не понимает, почему Матис не захотел меня даже выслушать, считает, что Матис меня не любил, потому что любящий прощает, ведь я на это пошел только ради него… Какая разница… Матис меня как раз любил. А я ведь знал, каков он в вопросах чести. Должен был предвидеть. Пусть бы даже Хайлан меня не опередил, я понимаю, что Матис не простил бы никогда.