Над всей Россией серое небо - [5]

Нашел его наш президент форменным образом на помойке. Задним ходом сдавал «мерса» во дворике на Арбате, а тот уперся во что-то. Пришлось выходить, глянуть. Асбестовые трубы лежат. А метром дальше мусорный ящик, и что-то из него торчит и вроде шевелится. Президент на всякий случай газовый баллончик в кармане сжал. Живое в ящике существо, а время позднее.

— Чего уставился, нэпман сраный? — произнесло оно тоскливо. Последнего российского пиита не видел? Душегубы проклятые, разорили страну, росс гордый обнищал.

Это последнее вызвало созвучие в душе президента, он проникся к существу в ящике.

— Но зачем же гордому россу в ящик забираться? — На ночь устраиваюсь, не понятно, что ли? — отвечало оно. — Гостиничный номер в центре столицы. — И Есенина продекламировало про бездомных собак и лошадей. — Я дам вам денег, найдите место поприличней. — Денег он мне даст… Три рубля на опохмелку? Я гордый, меньше тысячи не беру. Плыви отсюда, дерьмо зеленое!

И не обиделся ведь на такую отповедь президент! Когда человек от трех рублей отказывается — это уже позиция, имидж. Не стал он пиита дензнаками соблазнять, а уговорил престиж русской поэзии в фирме поднимать. В «мерса» усадил и вывез в другую жизнь. Мы-то сначала думали, президент очередную собачонку спасает, очередную часовенку за грехи наши возводит, ан нет. В бизнесе такие вещи — рядовой случай. Обычные коммерческие операции просчитываются в денежном измерении, крупные аферы — в единицах наглости. Поэтому Боба пересел с приставного стула в кресло исполнительного директора. По обыкновению, мы, перекусив и обговорив дела на завтра, разъезжались всяк в свою сторону. Не принято у нас в отсутствие патрона кучковаться, как бы ни свербило почесать языки. Телефон — милый друг, доверенное лицо, трепись сколько хочешь, а мы терялись в догадках, ради какого дельца отдавал на заклание гадкого агнца босс. Поздравили Бобу и после кофе-капуцино разъехались вслед за президентом. А Боба задержался. Не утерпел!

Утром в офисе на Готвальда мы узнали подробности презентации вновь испеченного исполнительного директора и радовались бы событию не менее, чем стишатам про белую лебедь, но вот беда, президент нашей готовности не разделял.

— Ты чего, курвий пух, натворил? — допрашивал он свою секонд хэнд с пристрастием и в нашем присутствии. — Любовницу Шамиля по заднице хлопнул — ладно, свои люди, она тебе сдачу на физиономию выложила. Швейцара увольнял, куртки тебе не подал — тоже приемлемо, чихал он на тебя с высоты ворот, как на рядового барана. Каратиста перед охраной изображал — это твое личное спортивное счастье, им чучело для тренировок сгодится. Но кто тебе позволил шеф-повара учить готовить?

— Непрожаренный беф подал, — дрожал слезой голос Бобы. — Так тебя мэтр спросил: вам лондонский или обычный? Обычный вашему благородию не подошел, лондонского захотелось, а он с кровью и подается. Понял, балбес эдакий?

— Непорядок, босс, в «Павиане», когда вас нет, — не унимался Боба. Полный бардак, темные личности, миньетчицы под столами, у нас престижное заведение — как это, как это, не могу, хоть увольте, а повар хоть бы объяснил, я ему по-русски, а он драться полез… — круче заплакал Боба. Наши зачерствевшие на звериных коммерческих тропах души жалели его натурально, когда мы представили здоровенную, как американский бифштекс, ладонь повара-афганца, немого от рождения и незаменимого спеца, которой он отшлепал Бобу по заднице. Ссадины и синяки на его физиономии вызывали недоумение: наш повар — существо мирное. Не иначе с белой лебедью лобзался, куда охрана спровадила Бобу до выяснения обстоятельств.

— Запомни на будущее, — прервал сентенции Бобы президент, кухня — удел посвященных. Отныне ты в «Бабуин» не ходок. Сиди в офисе. Топай, осваивай рабочее место.

На потуги остаться в посвященных президент внимания не обратил. От Бобы отмахнулся. Всех отпустил. Главпальто остался. Маленько шеф не прав, считали мы. Ранимая душа пиита может кровоточить бесконечно и мало ли какую заразу подхватит. И это в то время, когда станция метро «Речной вокзал» закрылась на очередной ремонт. Ну, не осилил мужик пьянящих ветров на вершине, сорвался, бывает. Его вельможный тезка при невыясненных обстоятельствах где-то за городом очень недорого в осенней водичке полоскался — сошло. Не в Штатах, чай, живем. А сколько Майклу нашему сходило за отлучки? Как исчезает речистая птица, жди событий. Кто-то скажет: так, доисчезался! Так и вотчины нет. И это не наша мораль, у партийцев своя: ворон ворону глаз не выклюет. А Боба беспородный, без морали живет, его ранимая индивидуальность могла всем нам стоить дорого.

Отсутствие морали — тоже мораль. Из уст самого Бобы мы неплохо знали послужной список его подвигов. В застойные годы, живя в глубинке, слыл он диссидентом. Шумел по всякому случаю, авторитет нарабатывал среди обывателя. Этакий справедливец в партийных рядах, буревестник: куда хочу, туда лечу. Но за кормом к партийным бонзам летал. Дадут новую квартиру, он отдохнет от летаний немного. Машину из партийцев выколотит, еще отдохнет. Надоело, исключили из рядов. Так не важно, что ростом мелок, фигурой хлипок бульдозером въехал на Старую площадь, первые же дубовые двери с ходу протаранил. Едва от партийцев перестроечным душком понесло, Боба кинул свой партбилет — и в горнило событий, в Москву, в «Апрель» записываться, телефон Приставкину оборвал. Записали, деваться некуда, у Маринки Приставкиной от слов «Это я, Мосюк» аллергия началась. Апрельская кампания завершилась, но Боба коня не расседлывал и в августе подъехал к «Белому дому». Он так активно требовал допустить его в ряды ближайших сподвижников Ельцина, что сподвижники забеспокоились не на шутку: а как этот нахрапистый потеснит их у пирога, подобных себе шустряков соберет ради чего тогда весь спектакль затевался? Нетушки, чужаков не надо, у самой кормушки орать не принято, тут давай глотай сколько сможешь, пока не оттеснили. Стащили Бобу с коня, подальше за баррикады оттащили, на всякий случай набив морду. В демократах Боба разочаровался немедленно. На голодный желудок в демократы не записываются. Голодная, израненная душа последнего пиита России не заживала до самой встречи с нашим президентом.