Над вольной Невой. От блокады до «оттепели» - [46]

Знаменитое булгаковское «Чего у вас не хватишься — ничего нет». Доставание товара в Советском Союзе походило на экстремальный спорт. А то, чего нельзя было достать ни в магазине, ни на барахолке, изготавливалось в подпольных мастерских и ателье.

Евгений Рейн:«В те времена, после войны, главной идеей была идея отреза. Достать отрез — вот основная задача тогдашних денди. По количеству хранящихся в сундуках и шкафах отрезов можно было определить имущественное и общественное положение человека. Фирменные западные вещи попадались и в комиссионках, довольно много появилось одежды сразу после войны, однако до середины 1950-х годов всё это носило случайный характер».

Александр Яблонский:«Все знали Льва Абрамовича (выходца из Польши) из ателье МВД, что в Гродненском переулке — почти в тупичке. Он шил пальто или пиджаки по иностранным журналам. На Бродвее он не появлялся. Его уважали заочно».

Валентин Тихоненко:«Вот Жора Фридман, например, у него мать была очень культурная женщина, добрая, хорошая, такая домовитая, она очень хорошо шила. Все его костюмы, совершенно роскошные, я считаю, что он был стиляга номер один, — это мама ему шила, ему надо было только материал купить».

Анатолий Кальварский:«К тому времени появились такие бобриковые пальто, все носили эти бобриковые пальто, с поднятыми воротниками, туфли на карикатурно толстой подошве. Вот это считалось, что ты уже стиляга. Счастливчикам шили специально куртки, вот я тоже был таким счастливчиком, мне сшили такую куртку на молнии из каких-то кашне».

Валентин Тихоненко:«Кстати, вспомнил, как назывался самый роскошный материал, это был английский пунтон, вообще мечта всех идиотов. А материал покупали в комиссионках, но он безумно дорого стоил, отрез на костюм стоил, кажется, около 2000 рублей, драп-веллюр на пальто стоил 800 рублей метр, а этот где-то 700–800. На костюм надо было около трех метров, а еще подкладка, туда ведь нельзя сатин поставить, нужен был натуральный шелк, хороший такой, с металлическим отблеском».

Очень ценились рижские вещи. После войны там еще оставались замечательные добротные портные, шляпники, жилетники. Отдыхавшие на рижском взморье в 50-е годы обязательно возвращались в новых пальто, дамы — в костюмах из модного прибалтийского трикотажа. В Риге покупали тонкие дамские чулки — особая роскошь.

В магазинах продавались только стандартные изделия советского производства. Вещи не покупали — за ними охотились. Каждый наряд был уникальным, коллекционным. Существовал целый мир комиссионных магазинов. Водили знакомства с продавцами в мужских отделах, посещали подсобки, где можно было выпить стакан вина и закурить американскую сигарету. Придворной считалась комиссионка на углу Восстания и Некрасова: там поэт Рейн однажды подцепил роскошный «континенталь» табачного цвета, даже карманы были еще застрочены — совершенно новый. Табачный цвет считался самым модным. Например, у Бродского был костюм-тройка оливково-табачного оттенка. Скрывая узковатые плечи, поэт почти всегда носил пиджак или куртку.

Валентин Тихоненко:«Я был модный человек номер один. Однажды я купил швейцарское пальто, оно мне было нужно для рекламного броска, так как у меня не было тогда автомобиля. Это было роскошное швейцарское пальто, мне потом один иностранец сказал, что и в Швейцарии я был бы стиляга, а здесь — просто сожгу всех. Я ходил в американском „стетсоне“, все по цвету, пальто голубое, до колен. Бывали простенькие, но очень красивые костюмы, все были чисто шерстяные. В те времена хорошим материалом считалась чистая шерсть, 100-процентная, хорошего цвета. Костюмы были со вкусом, не было диких цветов, как комсомольцы писали. Были у меня плащи, шуба у меня была, английское пальто ратиновое… А эти писали — попугайское. Разве в Англии делают попугайское?»

Анатолий Кальварский:«Непременным атрибутом был маленький фибровый чемоданчик, в котором обязательно лежала бутылка водки… да, по-моему, больше ничего и не лежало».

Важнейший элемент облика стиляги — «кок» на голове как у Элвиса Пресли. В стране «боксов» и «полубоксов» такой парикмахерский выверт считался провокативным, почти оппозиционным. Не всякий куафер соглашался на такой риск. В заведение на Майорова, где работали смельчаки, приезжали со всего города, очередь занимали с середины ночи.

Татьяна Дервиз:«Была одна мастерица, к которой записывались с ночи. Вместо стриженных затылков стали носить довольно длинные волосы, доходящие до ворота, гладко зачесанные назад за уши, а надо лбом приподнятые в виде кока, как у театрального Хлестакова. Такая вот усложненная буржуазная гадость под названием „канадская полька“, или просто „канадка“».

Валерий Попов:«Спасители страны своими коками, своими лбами пробили лед, и после этого коки уже и в кино появились, сначала в сатире, потом уже и так. То есть это было ощущение праздника свободы, они были свободными людьми, первыми свободными людьми».

Валентин Тихоненко:Суд был на улице Восстания, д. 2, и прокурор никакого обвинения не произносил, он просто сказал: «Вы посмотрите, как он выглядит, товарищ председатель, обратите внимание на его прическу! Знаете, как она называется? „Что хочу, то и делаю“». Я говорю: «Я согласен, у меня волосы послушные: как зачешу, так и лежат». Судили меня осенью. Осудили на трудовые исправительные работы, а весной все отменили. Какие работы, я же инвалид.