Над пропастью по лезвию меча - [59]

Мы выпили, потом еще, и еще. Официант принес графин, потом полную бутылку, и мы напились в лоск, по военному, домой я еле дошел, а уж пьян был хоть выжимай.

На следующий день, мучаясь с похмелья, я сумел восстановить рассказ приятеля, для памяти записал основные детали, так просто без дальней мысли, как любопытный факт времен «холодной войны». Пока набирал на компьютере текст, заметил, что в рассказе Торшина, много белых пятен, видать не всё рассказал мне товарищ полковник.

Взяв пива, я поехал его навестить. Жил Торшин один, в однокомнатной квартире старого дома, пиву, что я принес с собой, обрадовался, а мне, когда я стал доставать его вопросами, не очень.

— А ты, почему один живешь, — начал я для начала, — ты же женат, и дети у тебя есть.

— Не твое дело, — рыкнул Торшин, болезненно сморщился, откупорил бутылку пива, залпом с горла выпил, — Ох хорошо!

— Леша! А разве Григошин, генерал КГБ, мог в семидесятые годы, так неуважительно про большевиков говорить, да о Боге через слово вспоминать. Признавайся, ты это выдумал?

— Что он думал то и говорил, и еще точно знал, кому говорить и что. Да и кто бы его побежал закладывать! Я, что ли? — Торшин откупорил вторую бутылку, опять налил себе пива, только уже в стакан. Пена полилась через край, и как эта пена полились мои вопросы.

— А почему, дипломат, Ефимову на квартиру звонил? Ты же сам говорил, что они прекрасно знали, что телефоны на прослушке?

— Не знаю, — Торшин открыл третью бутылку, разлил по емкостям и, смакуя напиток, стал пить мелкими глотками. Усмехнувшись моему недоумению, повторил, — не знаю, может нас совсем дураками считали, а может не раз у них такой номер, с условным сигналом проходил, и все обходилось, точно сказать не могу.

— А что с тем нашим агентом стало, ну что информацию про Ефимова — Джеймса — Рикки дал?

— Не скажу.

— А ваши негласные сотрудники по Ефимову работали? — продолжал я доставать его своими вопросами.

— Так я тебе все и выложил, — Торшин, с иронией посмотрел на меня, — сотрудников не сдавал, и сдавать не собираюсь, многие из них до сих пор живы, зачем я им буду жизнь портить. Лучше посмотри, есть, что пожрать в холодильнике, или опять в кафе идти.

В холодильники оставалось с десяток куриных яиц, заплесневелый кусок сливочного масла, черствый кусок хлеба. Пока я возился у плиты, Леша все пивом поправлялся, отмокал. Из продуктов я приготовил свое фирменное блюдо, яичницу «А я холостяк», и продолжил допрос.

— А в каких произведениях Ефимова ты нашел, секретную информацию?

— Отстань, что мог, я тебе рассказал, про остальное можешь сам придумать, или домыслить, часть данных этого расследования, до сих пор являются секретными.

— Да ты мне все наврал! — с наигранным негодованием сказал я, рассчитывая, что он возмутится, предоставит более полную информацию, и подтвердит ее фактами. Только не на такого напал!

— Не веришь? И не надо! Лучше ешь свою бурду, а то мне одному не управится.

Яичница подгорела, нечего во время приготовления о шпионах думать, но голод не тетка, и под пиво мы ее благополучно съели. Поняв, что больше ничего интересного не узнаю, я откланялся. Торшин меня не удерживал.

В библиотеке, я достал, все какие смог произведения Ефимова, перечитал их, и как не старался не смог найти в них, ничего такого, о чем мне рассказал Торшин. Правда, роман «Время буйвола», изданный в 1970 году, если прочитать его под определенным углом зрения был, несмотря на обилие коммунистической терминологии, явно антисоветским, и напоминал антиутопии Д. Оруэлла, но если рассматривать его как свидетельство, шпионской деятельности Ефимова, то получится не доказательство, а бред «сивой кобылы».

Жизнь, между тем, шла своим чередом, и я не то, чтобы забыл об этой истории, но забросил ее в дальний уголок памяти, по принципу, будет возможность и желание, разберусь, если получится.

Через год, подготовив, «черновой» вариант диссертации, я поехал на встречу с научным руководителем. Перед отъездом, зашел к Торшину. Все та же неустроенная холостяцкая квартира, и пребывающий в ней мой приятель одиночество, которого разделяла только, красивая шотландская овчарка. Из сплетен, которые гуляли по университету, среди прекрасной половины, я знал, что у него никого нет, а то, что он, как говорится «злоупотреблял», я и сам видел.

— Леша! Я в Москву еду, если тебе что надо, передать, или привезти, то говори, — овчарка моему визиту обрадовалась, стала ласкаться, а Торшин достал бутылку, стаканы, собрал на стол, нехитрую закуску. Овчарка укоризненно на него посмотрела и вышла из комнаты.

— Нет мне ничего не надо, — он развил по стаканам водку, предложил, — ну на дорожку!

Я не делаю взрослым людям замечания, а уж тем более не рвусь спасать и воспитывать, каждый волен сам, выбирать себе судьбу, но Лешу, мне было жаль.

— Может подлечиться тебе надо, съездить куда, развеяться, что ты как сыч один, — робко заметил я, будучи уверен, что он пошлет меня вместе с благими пожеланиями куда подальше.

— Нас не надо, жалеть, ведь и мы никого не жалели…, — процитировал поэта фронтовика Орлова, Торшин, засмеялся, и спросил, — Вот у тебя грехи есть?