Над пропастью по лезвию меча - [27]

— А не с формальной? — спросил Ивлев.

— Он почуял наблюдение, мне подполковник Саржин, начальник группы по наружному наблюдению, сказал: «голову на отсечение даю, Ефимов наружное наблюдение засек», а Кожин один из лучших специалистов по этому делу, его выводам можно доверять.

— И как это проявилось? — попросил уточнить бердянский старичок.

— Внешне никак, — поморщился Всеволодов, — Кожин сказал, что импульс от него к Ефимову пошел, и обратно. Импульс, и больше ничего, в рапорте наружного наблюдения естественно про импульсы ничего не сказано. Пытались негласно обыскать его квартиру, в отсутствие хозяина и его семьи. Так оперативники только у двери помялись и, сообщили мне, что там, на двери и замках секреток полно, да таких, про которые и не скажешь, что они хозяина предупредят о нежелательном визите. Я решил не рисковать и осмотр отменил.

— Опытный волчище, только на всякого мудреца довольно простаты, само наличие факта обнаружение слежки, наличие секреток, свидетельствует, что мы имеем дело отнюдь не с партикулярным ученым и писателем, — подключился к обсуждению Ивлев.

— Наши эмпирические, профессиональные заключения, не являются и, не могут являться доказательством, — охладил Григошин, пыл молодого коллеги, — Не забывайте, с кем мы имеем дело, выдающийся писатель, ученый, человек известный и у нас в стране и за рубежом. Достаточно, малейшего прокола, и такой крик поднимется о чекистских провокациях, что мало не покажется. А в числе его знакомых и друзей есть люди, которые имеют выход на высшее руководство страны. Что мы им скажем, когда нас спросят, почему и на каком основании? Он писатель, — значительно подчеркнул Григошин, — писатель, — еще раз повторил он, — а со времен Пушкина, поэт в России, больше чем поэт. Даже при Сталине, во время мясорубки репрессий, известных поэтов и писателей, без его личной санкции не трогали. Поэтому кстати и Пастернак и Булгаков, хотя и не процветали, но в отличие от многих своих собратьев по классу, остались живы. А когда в 1937 году, попытались, вопреки личному запрету Сталина, арестовать Шолохова, так тот так вмешался, что у чересчур, ретивых работников только головы полетели, причем буквально. Ну, с Шолоховым понятно, он не только талантище, но и, убежденный коммунист, а Булгаков и Пастернак, симпатией к социализму не отличались, публично в любви к «отцу народов», не объяснялись, а трогать их не смели. В России писатель обладает нравственной неприкосновенностью. И потом все-таки давайте до конца не исключать версию о стечении обстоятельств.

— Что вы порекомендуете, товарищ генерал? — спросил Всеволодов.

— Самое трудное, — Григошин, сделал паузу, — ждать. Ждать, у кого первого сдадут нервы, если он обнаружил слежку, значит, понял, что попал в поле зрения нашей службы, но причины не знает, а может это обычное профилактическое мероприятие КГБ. Если он передает информацию через свои произведения, то под благовидным предлогом, все публикации приостановить. Усилить наружное наблюдение, давить на психику, он не молодой человек, нервная система расшатана, может сорваться. И еще надо дать толчок для паники, предъявить ему человека знавшего в детстве Ефимова. Для этого я и пригласил приехать, и помочь нам своего коллегу из Бердянска. — Давешний бердянский старичок приосанился. — И когда он поймет, что окружен флажками, то пойдет на прорыв, вот тут его и надо брать, с поличным.

— Разрешите мне, — Торшин чувствовал себя начинающим практикантом, присутствующим на ученом совете, поэтому он по ученически поднял руку, смутился, опустил, но все заметили его жест, и улыбнулись.

— Говорите Леша, — предложил Григошин, своему коллеге пенсионеру — ветерану пояснил, — это тот юноша, что заварил всю кашу.

Бердянский старичок, благосклонно улыбнулся Торшину.

— Я все его книги внимательно прочитал, и у меня сложилось впечатление, что он был и в Индии, и Южной Африке, и в Англии, и не просто был, жил там, уж больно много бытовых деталей он описывает. Пишет как очевидец. А в начале века Индия это колония Британской империи, а Южная Африка ее доминион. Вот, что я подумал, если он не тот за кого себя выдает, то он где-то родился, учился, может там, в архивах поискать, и установить его личность?

— Интересно! — Всеволодов, вопросительно посмотрел на Григошина, — вот только, тут надо внешнюю разведку подключать, первое управление, а без санкции председателя комитета это невозможно.

— Будет санкция, — Григошин, подумал, и решился, — Я вам коллеги еще не все рассказал, тогда не посчитал нужным, а сейчас время, пожалуй, пришло. Вы думаете, почему нам карт-бланш дали? Лучших специалистов по этому делу привлекли? А ларчик просто открывается, в 1970 г. наш Председатель обратился с докладной запиской в Политбюро, по поводу нового романа Ефимова «Время буйвола». В записке, в частности говорилось, что Ефимов «под видом критики общественного строя на фантастической планете «Шорман» по существу клевещет на советскую действительность». Разобраться с этим делом поручили секретарю ЦК КПСС Демичкину, он отвечает за идеологию и культуру, тот пригласил Ефимова на беседу. В беседе Ефимов убедил, Демичкина, что он в своем романе, имел ввиду только идейное перерождение капитализма в фашистское государство, а фашистам на этой планете противостоят, настоящие люди из коммунистического будущего планеты Земля. Демичкин убедился, проникся, и дал соответствующий ответ в Политбюро. Там согласились, а нашему Председателю намекнули, о его слабом знакомстве с марксисткой диалектикой, и что его сомнения по поводу светлого коммунистического будущего нашей планеты, совсем не к лицу руководителю Комитета государственной безопасности. Как только Председателю комитета, начальник второго главка рапорт Торшина показал, тот сразу понял, что это шанс, не только предотвратить утечку секретной информации, но и убедить коллег по Политбюро в своей, идейной сверх проницательности, утереть им нос и, подложить жирнющую свинью Демичкину. Вот он и дал команду форсировать это дело. Так, что не сомневайтесь, привлекут первое управление, когда не только профессиональные интересы, но и аппаратные игрища, задействованы, средств не жалеют.