Над пропастью - [7]

Курбан на Гнедом промчался по улице и повернул к центру Тузбазара.

Еще два поворота — и будет его дом. Его родной дом. Он так близко — и так долог путь к нему…

Здесь ему знаком каждый камень, каждая выбоина. Вечерами, мальчишкой, после игры в кости в вакуфном саду за мечетью, в кромешной тьме он уверенно, не спотыкаясь, бежал по холодным камням.

Курбана охватила грусть. Воспоминания не согревали его душу. Незаметно как-то он остыл к родному дому, ко всему, что связывало его с прошлым. Рядом с ишаном Судуром он чувствовал себя родившимся заново. Величие и значимость хазрата возвеличивали и ученика. И когда встречные отвешивали хазрату низкие поклоны, Курбан принимал их и на свой счет.

Перед отъездом в Бухару Курбан последний раз был здесь. И теперь, перед тем как отправиться в долгий путь — в Кукташ, он снова у порога родного дома.

Улица детства! Лед, грязь. Ветхие, полуобвалившиеся дувалы. Вон там, в углу, всегда были густые заросли паслена…

Курбан хорошо помнит мать. По ее просьбе он приносил домой целые охапки кустов паслена с черными бусинками ягод. Она развешивала их в амбаре вдоль стен, на колышках. И, случись простудиться сыну, мать, собрав ягод и подавив их на кусок ваты, прикладывала к горлу. Утром — хвори как не бывало!

Из вакуфного сада Курбан приносил белые розы. Мать сушила их. Когда у Курбана трескался язык от зеленого грецкого ореха, она, размельчив лепестки, врачевала ими его. И опять то же чудо исцеления!

Курбан остановил коня, спешился… Ворота. Изнутри, со двора, забиты наглухо. Кто это мог сделать? Знакомое медное кольцо. От частого прикосновения отполировалось. Ведь знал, что ворота не открываются, — нет, все-таки попробовал толкнуть. Они лишь звонко скрипнули. И опять сердце екнуло. Боже мой, какой знакомый скрип!

У Курбана дрожали руки. Он прикоснулся к прошлому…

5

Карим Рахман был сыном конокрада.

Дядюшка Рахман, рассказывали, угнанную в Гиссаре лошадь уже на следующий день продавал на базаре Мазари-Шарифа. Отчаянные проделки и погубили его.

Однажды, выкрав двух чистокровок в Чарджоу, спасаясь от преследователей, он вынужден был уйти в Кызылкумы. Что там случилось с ним — кто знает… Не добрался до припрятанного кожаного мешка с курдючным салом (верил: этим спасешь от голода и жажды и себя, и лошадей), сбился с пути, заболел — никому теперь не дано узнать, что привело к гибели самого веселого человека Восточной Бухары.

На труп Рахмана случайно наткнулся караван Рамазанбая. По воле набожного бая его люди завернули останки в толстую кошму и, погрузив на одного из верблюдов, привезли в Байсун, где и предали земле по мусульманскому обычаю.

Сын, Карим, был так благодарен баю, что тут же готов был пойти слугой к нему, работником, не прося за то никакой платы, однако бай глядел на него недоверчиво: сын вора сам станет вором…

Трудная судьба ожидала сына конокрада, юношу-сироту, не имеющего ни кола, ни двора, ни даже самой мелкой монеты в кармане. А то, что честен, — кому докажешь? Чем докажешь?

Карим нанялся к Мирусманбаю, пас его табуны на вольной воле, вдали от людей, но и до него дошла молва: в России бедняки прогнали с трона белого падишаха. Волна возбуждения покатилась на Восток. Эмир, охваченный беспокойством за свое будущее, торопился укрепить власть, и вот уже забирают по приказу бека юношей на воинскую службу.

Обманул Мирусманбай Карима, когда расхваливал священную Бухару, когда говорил, что воинская служба — это ненадолго; и нукера представлял не только верным слугой эмира, что уже само по себе почетно, но и человеком значительным, обретающим власть и деньги… Обманул — и отправил в нукеры.

Спустя три месяца Карим, вкусивший прелести воинской службы, озлобленный на весь мир, болтаясь в один из свободных дней около бывшего невольничьего рынка — у входа в караван-сарай Пайастан — повстречал байсунского бая Пинхаса и — пал к его ногам. И поплакался на свою судьбу.

Не видел он, смиренно опустивший глаза, как радовался бай неожиданному появлению перед ним крепкого парня.

Бай Пинхас — известный ростовщик Суюн Пинхас ибн Якудий — давно привык вести счет барышам на тысячи и на тысячи тысяч. Едва услышав, как глашатаи выкрикивают указ о призыве в нукеры, бай учуял запах войны, а война всегда сулит быстрое обогащение. И вот он уже гонит в Бухару отару овец в тысячу голов. Бай спешит — и опережает события, а неудачи преследуют его в той же спешке, больно наступая на пятки. По пути в Бухару бай потерял двух из четырех чабанов и с ними двести голов овец. Уже в самой Бухаре у него украли еще триста овец и сбежал третий чабан. Обратился он к миршабам — полицейским — с жалобой. Те — раздраженно: «Скажите спасибо, что и оставшегося не лишились!» Что оставалось? Бай вынужден был гнать остаток овец обратно в Байсун. И уж так нужен был ему чабан. А тут встреча, да еще какая удачная — человек из Байсуна.

Суюн Пинхас выкупил нукера у сотника за десять золотых монет, и Карим, погоняя овец, возвратился в Байсун. Но не было ему покоя в Байсуне. Поползли слухи, что бежал он с эмирской службы. Это значит, жди беды. Карим не захотел ждать — исчез.