Над обрывом - [5]

— Сюзетка какая-нибудь завелась? — спросил Алексей Иванович.

— Ах, нет, — с тяжелым вздохом сказала генеральша. — Хуже! Я очень, очень недовольна Жоржем в этом случае… Уж если начали говорить, то надо говорить все… Видишь ли, мы изволили соблазнить Полину…

— Какую Полину? — спросил Алексей Иванович.

— Ты помнишь, дочь Прокофия. Ты ее видел… Я любила и люблю эту девушку, как родную. Сажала ее в классную, когда студент учил моих Барб и Зизи. Думала пристроить за какого-нибудь чиновника. Ведь дядя Жак мог бы найти в своем министерстве такого чиновника. Приказал бы там кому-нибудь… И вдруг слышу, что Жорж изволит дурачиться с нею…

Софья Петровна говорила теперь таким тоном, как будто жаловалась маленькая девочка на то, что ее обидели.

— Что же, жениться намеревался? — спросил со смехом Алексей Иванович…

Егор Александрович вспылил.

— Тут шутки вовсе неуместны! — проговорил он. — Люди в моем положении на горничных не женятся. Но я нисколько не скрываю, что я ее очень люблю…

— И соблазнил ее обещаниями жениться? — спросил дядя.

В глазах молодого человека сверкнул недобрый огонек. Генеральша пожала плечами.

— Она вовсе на это и не рассчитывала сама… Да и никто об этом не думает… но мне неприятно, что это в моем доме.

— Ну, не новость… Это только свидетельствует, что Егорушка по дедушке пошел, — сказал Алексей Иванович.

Мухортова вздохнула и покачала головой с упреком.

— Ты, Алексис, смотришь на все ужасно легко. Тогда были другие времена, другие нравы. Тогда на это никто не обращал внимания. Теперь дело другое. Я ужасно, ужасно опечалена этой историей…

— Выдать ее замуж, вот и все, — решил толстяк.

— Она ни за кого не пойдет, — решительно заметил Егор Александрович, не отрывая глаз от подчищаемых им ногтей.

— Пойдет! — сказал дядя не менее решительно. — Да это пустяки. Нужно прежде всего самому на что-нибудь решиться, иначе ведь по миру придется идти. Теперь вам нужно ухлопать не один десяток тысяч, чтоб выкупить имение и привести в порядок хозяйство, а эти деньги на земле не валяются. Протасов будет рад отдать за тебя дочь…

— Я думаю! — сорвалось с языка Егора Александровича презрительное восклицание.

— Ну, ты о себе-то много не мечтай! — сказал Алексей Иванович. — Таких-то женихов много, смазливых голышей, но не у всех есть дяди Жаки, министры. Вот что важно для Протасова. Он банки устраивает, он подрядов ищет. Потому-то ты для него и находка. Ему все равно на взятки нужно ухлопать десятки тысяч, так лучше их зятю отдать и через него заручиться протекциями.

Генеральша не то с скучающим, не то с брезгливым выражением проговорила:

— Барышники вы здесь какие-то!

— Ну да, а вам бы только готовые пенки со всего снимать! — ответил Алексей Иванович. — Впрочем, дело не в том. А вы скажите, когда мне к вам Протасовых привезти? Нужно ковать железо, пока горячо. Закинет Протасов удочку в министерстве, дав взятку, тогда вы на кой черт?

Генеральша нетерпеливо передернула плечами.

— Я думаю, самое лучшее зазвать к нам девочку с одной из ее теток послезавтра на обед. Вы тоже приедете. Ты-то, впрочем, уже видаешься с ними?..

Мухортова утвердительно кивнула головой.

— Ну, и отлично. Надо только вот его свести с барышней поближе… Устрою обед, приглашу их, вы приедете и начнем варить кашу.

Егор Александрович горько усмехнулся.

— Не худо бы и меня спросить, — заметил он.

— Чисти, Егорушка, ногти, а уж дело-то мы будем делать, — ответил Алексей Иванович, похлопывая его по плечу. — Кушать тебе надо, да и вкусы-то у тебя, поди, изысканные… Чистое это божеское наказание, когда денег в кармане нет… Я вон, как вол, стал работать ради этих вкусов…

III

День приезда молодого барина был тревожным днем в мухортовском доме. С утра пришлось все мыть и чистить, потом был завтрак, к обеду приехали жена, сын и дочери Алексея Ивановича и только часов в девять все смолкло. Гости разъехались, генеральша удалилась на свою половину. В деревне она обыкновенно ложилась очень рано: ляжет в постель, призовет кого-нибудь из приживалок, побеседует с ними, пока Елена Никитишна убирает ее платья, потом милостиво отпустит словоохотливых женщин, возьмет французский роман и в тишине, при мягком свете лампы, укрывшись розовым шелковым одеялом, вся в кружевах, читает далеко за полночь, уносясь воображением то в Париж, то в Лондон, то в девственные леса Америки. Где-где она ни побывает в иную ночь и каких приключений ни насмотрится. Иногда ужас охватывает ее, когда она вместе с героями романа попадает в руки злодеев; порою льются из ее глаз горячие слезы, когда страдает угнетенная невинность; подчас же всю ее охватывает такое сладостное чувство, когда романический он хватает романическую ее в свои объятия, впивается в ее уста своими страстными устами и влечет ее в укрытый от любопытных взоров уголок, — и кажется ей, генеральше Мухортовой, при виде таинственных точек в романе, что она сама еще может увлечься, что в ней еще не все угасло…

На этот раз она тоже позвала к себе и мать Софронию, и Агафью Прохоровну.

— Я вас, мои милые, сегодня почти и не видала, — мягко сказала она. — Уж извините, день такой выдался. В родственном кругу нужно было о многом поговорить…