Над обрывом - [12]

Егор Александрович уловил резкое нетерпеливое движение Марьи Николаевны, стоявшей в стороне с дочерьми Алексея Ивановича. В ее глазах сверкнул гнев. До его слуха ясно долетели слова:

— Любовников, верно, по ночам принимали!..

Он встал, подошел к группе барышень, обратился к Протасовой и любезно заговорил с нею.

— Это черт знает, что такое! — раздражительно сказала она с первых же слов. — Во всякую ерунду готовы верить. Выживут из ума и носятся со всякою чепухою…

Егор Александрович широко открыл глаза: девица была несколько чересчур энергична. Она развязно продолжала:

— Поневоле девушки будут рваться из дома, когда с одной стороны матушки и тетушки шамкают о душах умерших, а батюшки и дядюшки высчитывают, сколько может дать барышей та или другая душа живых. Я иногда сама просто бежать готова да и…

Мухортов усмехнулся.

— Вам, я думаю, вырваться нетрудно, — заметил он.

— Ну, это смотря, — ответила она бойко и сделала презрительную гримасу. — Замужество? Ну, так за старикашку какого-нибудь я не пойду. За молокососа, если он влюбится в меня, как сумасшедший, тоже не выйду…

— Это почему? — невольно спросил Егор Александрович.

— Ах, это скучно! Он вечно и будет ходить, как тень, за моей юбкой. Брак должен давать полную свободу мужу и жене, а не стеснять их, как цепь каторжников.

Она проговорила это, как прилежные девочки отвечают отлично вызубренный урок.

По лицу Мухортова опять скользнула усмешка.

— То есть, он может идти направо, а она налево? — спросил ов.

— Ну, да, если им так захочется! Муж и жена должны быть равноправными, а не крепостными друг у друга.

— У вас оригинальные взгляды на брак! — заметил он.

— Я знаю одно, что я бы не стеснила с этими взглядами мужа, ни ему не позволила бы стеснять себя, — ответила сна. — Да я и никому не позволю себя стеснять…

Потом она обернулась к одной из дочерей Алексея Ивановича и спросила:

— А ваш плантатор куда скрылся?

— Папа?.. Он отправился на спичечную фабрику; там сейчас несчастие случилось: мальчик утонул; пошел за водой, вздумал выкупаться и утонул, — ответила старшая дочь Алексея Ивановича.

— Ах, пойдемте туда, — сказала Марья Николаевна. — Я давно хотела осмотреть вашу спичечную фабрику. Отец мне о ней говорил: «Нынче, говорит, всякая мерзость в руках ловкого человека доход дает».

Зина и Люба сконфуженно переглянулись между собой.

— Нет, Мари, туда неловко идти, — заметила Зина. — Там ужасный воздух и, кроме того…

Она наклонилась к Протасовой и что-то, смеясь, шепнула ей. Марья Николаевна захохотала.

— Скажите, чего боятся!

Она обратилась к Егору Александровичу:

— Стыдно, видите ли, что рабочие ходят чуть не голые.

Она пожала плечами.

— Развращенное у вас, как у институток, воображение! Мне это решительно все равно. Пойдемте, Егор Александрович, вдвоем, если они не идут.

Мухортов поспешно согласился. Его заинтересовала эта девушка. Бойкость, развязность, откровенность и даже разнузданность, все это сразу бросалось в глаза. Ему живо теперь вспомнилась черномазенькая Маша, к ужасу всех женщин лазавшая на деревья и скакавшая верхом на палочке. Ловко подобрав одной рукой платье, она пошла с Мухортовым скорыми, крупными шагами, в ногу с ним. Дорогой к фабрике она много болтала и, между прочим, заметила про барышень Мухортовых:

— И что это у них за стыдливость? Вот чего я никогда не знала! Ну, голый человек, так голый, пьяный, так пьяный, мерзавец, так мерзавец! А им вечно флер надо накидывать и на тело, и на нравственность.

— Да, но есть вещи, которых девушка не должна бы знать или видеть, — осторожно заметил он.

— Ну, это еще вопрос! Да дело не в том, так это или нет, а в том, что все всё и видят и знают, только одни в щелку подсматривают, а я открыто предпочитаю смотреть.

Она усмехнулась.

— Вы бы порылись в душах этих скромниц, послушали бы их разговоры между собою. Актрисы и притворщицы — вот и все! Прикрываются фиговыми листочками, чтобы никто не заметил, что за ними делается.

Когда они дошли до фабрики, Марья Николаевна смело вошла в мастерские, где работали почти без одежды дети и подростки, среди убийственной жаркой атмосферы. Фабрика походила скорее на скверно построенный сарай, чем на мастерскую. Протасова поговорила с рабочими, справилась, как что делается, вошла в самые мелочные подробности. Потом, выйдя из мастерских, она направилась к речке, на берегу которой лежало под рогожею тело утонувшего мальчугана. Она смело открыла рогожу, посмотрела на утопленника и спросила у сидевшего тут же и курившего коротенькую трубку мужика:

— Большая семья у него?

— Какая семья… пареньку двенадцать годков всего было, — ответил мужик. — Матка и отец есть… двое братьев и сестренка махонькая есть…

— Что же, бедные, верно?

— Нешто богатеи послали бы на фабрику? — ответил мужик.

Затем она начала расспрашивать, сколько рабочим платится на спичечной фабрике, с каких лет начинают работать, много ли умирает народу. Поговорив минут с пять с мужиком, она обернулась к Егору Александровичу:

— Выгодное дело это у Алексея Ивановича. Гроши затрачивает, а рубли собирает! Вот они наши американцы-то; куда ни обернись, везде у них Калифорния под руками. Быстро состояние составит…