Над Мерапи облака - [67]

Супоно — худощавый, болезненный человек лет под сорок, очень нервный, впечатлительный.

Когда хочешь поближе познакомиться с художником, его творческой манерой, спрашиваешь о его учителях, любимых мастерах. Супоно признал, что ценит экспрессионистов, но своим идейным учителем, властителем дум считает Сальвадора Дали, основоположника и вождя сюрреализма. Это течение признает за художником право создавать произведения не на основе наблюдения и сознательного осмысления реальности мира, а путем подсознательного, случайного, мимолетного, сугубо субъективного восприятия предметов и образов. Сюрреализм это искаженное, извращенное изображение окружающего мира.

Супоно — убежденный сюрреалист. Приверженность к идеям Сальвадора Дали увела его далеко от реализма. Лишь некоторые из его работ, например портрет старой женщины, выполнены в реалистической манере.

Самая кошмарная из картин Супоно — нечто похожее на растерзанное человеческое тело, какое-то жуткое месиво из ног, рук, выпотрошенных внутренностей, женских грудей. Подавленный, ошеломленный, спрашиваю у художника, что он пытался изобразить на этом полотне.

— Хотелось передать свои настроения после известных вам событий, — ответил Супоно. — Ничего другого изобразить не сумел.

Что ж, вероятно, глубокие потрясения и болезненная фантазия заставили художника создать это жуткое произведение, жуткое, как сама действительность.

Рядом другое полотно. Бесформенное подобие человека слилось с креслом в одну темную тяжеловесную массу. Казалось, был человек и не стало его. Притупились, одеревенели в нем человеческие чувства и он превратился в неодушевленный предмет.

— Был у меня один западный джентльмен, позировал мне. Я увидел его таким вот, — пояснил художник.

Еще одно полотно. Выгнувший дугой спину черный кот вцепился в темноту единственным зеленым глазом, словно прожектором. Кот не кот, а скорее какая-то спиральная конструкция. Может быть, этот образ олицетворял абстрактное понятие зла?

Лишь одна работа привлекла наше внимание своей выразительностью, глубокой жизненностью. Это была почти не искаженная фигура обнаженной женщины, сжавшейся в комочек и обхватившей руками голову, словно затравленный беспомощный зверек. Художник не показал лица женщины. Но от всей ее девичье-тонкой фигурки веяло чистотой и безысходным трагизмом.

Прошу Супоно объяснить идею картины.

— Идея? Если хотите, женский стыд, — отвечает он. — Натурщица застыдилась и спрятала лицо, когда я начал писать ее.

Не знаю, вполне ли искренне ответил Супоно. Но мне хотелось по-своему прочитать замысел художника. Не женский стыд, а скорбь — вот идея произведения. Скорбь, горе, беспредельное отчаяние молодой женщины, может быть осиротевшей, оскорбленной, обездоленной.

Работы Супоно экспонируются за рубежом, их покупают американцы, даже выставляют в музеях. Он, как я заметил, не принадлежит к числу бедствующих деятелей искусства.

И все-таки это трагическая фигура. Художник, потрясенный горькой правдой жизни. Человек большого, но больного таланта.

Вскоре после поездки в Сурабаю я побывал в Центральной Яве, в Джокьякарте. Здесь я попытался встретиться со старым знакомым — Аффанди. Творчество этого представителя старшего поколения мастеров изобразительного искусства сложно и противоречиво. Сейчас его считают самым крупным художником Индонезии. Он профессор джокьякартской академии художеств, часто выступает в печати с искусствоведческими статями. Однако скептики или те, кто не разделяет его эстетических взглядов, утверждают, что Аффанди не столько крупный, сколько модный мастер. Богатые дельцы и политиканы считают признаком хорошего тона иметь в гостиной его полотно. Молодые живописцы стремятся работать под Аффанди. Его произведения часто экспонируются на столичных выставках-распродажах и оцениваются в сотни тысяч рупий, тогда как картина хорошего, но непризнанного живописца стоит в десять раз дешевле. Вообще произведены искусства в Индонезии сравнительно дешевы, поэтому рядовой художник или скульптор сталкивается нуждой и лишениями.

Впервые я познакомился с Аффанди в конце 50-х годов. Мне его рекомендовали как прогрессивного деятеля искусства, связанного с левыми силами, идейного соратника тех передовых мастеров, которые в настоящее время не по своей вине исчезли с горизонта.

Аффанди жил тогда за пределами восточной окраины Джокьякарты в небольшом домике, мало отличающемся от жилищ обитателей кампунгов. Изобретательный на выдумки, художник скрасил бедность жилища необычайно пестрой расцветкой, соорудил веранду. Хижина стояла посреди живописной открытой поляны, рассеченной быстрым, порожистым ручьем.

Хозяин принял меня радушно, познакомил со студией, размещавшейся в основном на веранде. Аффанди обладал артистичной внешностью. Пышная седеющая шевелюра, высокий лоб мыслителя и маленькие глазки-буравчики, въедливо и лукаво сверлившие собеседника, — таким он запомнился мне.

Художник говорил о своих эстетических и творческих принципах.

— Я за реализм и, следовательно, против абстракционизма. Но я за реализм, далекий от дотошного и натуралистического копирования. Поэтому мне больше нравятся такие мастера, как Ван-Гог. Художник должен смело искать свой индивидуальный почерк, экспериментировать. В молодости я зарабатывал на жизнь тем, что писал рекламы, учительствовал. А теперь пришел к тому, что вы видите здесь. Возможно, я заблуждаюсь. Но, продолжая поиски, я постараюсь убедиться, прав я или неправ.