Над Кубанью Книга третья - [17]

Подписавшись, Миша старательно перечитал письмо, подправил неудачные буквы и, подумав, завернул уголок и написал: «Люби меня, как я тебя, и будем вечно мы друзья».

— Не спишь? — изумился Писаренко, протирая кулаками глаза — Наши командиры еще не возвертались?

— Не заметил.

— Ну, значит, еще можно в две дырочки посопеть. Видать, по случаю святой пасхи бой отклали.

— Боя не миновать, — хрипло сказал разбуженный разговором Шкурка, — передавали ребята с отряду какого-то Якова Хромого, будем пробиваться главным мостом через Ростов. Разговеемся…

Писаренко отмахнулся:

— А как по моей кубышке, так на Ростов надо плюнуть.

— Почему же это плюнуть? — насторожился Шкурка.

— Потому что не взять нам его. Посуди сам, в каждом доме гады сидят, кадеты. Того и гляди не с ружья подцепит, так кирпичом врежет аль горячего борщу на голову вывернет.

— Борщу испугался, — презрительно выдавил Шкурка.

— Посреди высоких строений воевать тошно, — высказал Писаренко как будто давно продуманную мысль. — Казак к полевому бою приучен, под копытом чтобы травы росли, цветы цвели. По моему соображению, надо пробиваться до своих левым берегом. У Аксая Дон брать.

— Зря тебя на совет Орджоникидзе не покликал, — буркнул успокоенный Шкурка, — ты бы там отчубучил.

* * *

Падение Ростова поставило под угрозу большинство частей Первой и Второй Украинских армий. Не имея колесного обоза, привыкнув к «эшелонной» войне, армии растянулись примерно на сто километров по железной дороге, идущей от Дебальцева. Только часть эшелонов сумела пройти на Кубань. Взятие Ростова отрезало украинские части от Северо-Кавказской армии и зажало их между немецкими оккупационными силами, корпусом Дроздовского и восставшими донскими казаками, предводительствуемыми генералом Красновым. Выход из окружения до некоторой степени был возможен сквозь аюсайскую отдушину, которую в свое время использовал Корнилов. Но тогда Корнилов имел преимущество зимней переправы. Теперь же пришлось бы форсировать весенний Дон под огнем неприятельских батарей, под угрозой десантных операций мятежных верхнедонцов, под угрозой удара левобережной армии Деникина. Кроме того, «аксайский выход» отдавал бы в руки противника весь подвижной состав эшелонов, броневые поезда, тяжелую и легкую артиллерию, запасы боеприпасов, амуниции и продовольствия.

Ночное совещание командного состава отрядов, созванное Орджоникидзе, приняло решение о штурме Ростова. Все революционные отряды Первой и Второй армий подчинялись единому командованию. Новое войсковое соединение было названо Ростовской социалистической армией.

К Нахичеванскому вокзалу начали спешно подтягиваться и выгружаться эшелоны, части сосредоточивались у Конабашевской и у восточных окраин.

Вернувшись с военного совета, Мостовой поднял полк. Мише так и не удалось заснуть. Сотни быстро строились, позванивая снаряжением. Незлобно спросонок поругивались взводные. Дневальные сворачивали веревочные коновязи, выдергивали колья, складывали все это на высокие тавричанские брички. Рассвет еще не начинался, люди продрогли, многие надели ватники, шинели и бурки. Шагом проехал Мостовой, строгий и подтянутый. Он просматривал подразделения и глухим голосом делал замечания. Заметив Мишу и Сеньку, знаком приказал следовать за собой. Невдалеке гулко стукнул выстрел. Мостовой прислушался.

— Анархистов к порядку приводят, — буркнул он.

Белый луч прожектора скользнул по верхушкам деревьев, крышам недалеких домов и погас. Вскоре послышался короткий, приглушенный сырой землей, топот. К группе командиров, собранных Мостовым, подъехали всадники. Они были спокойны и деловиты. Среди них Миша узнал ловко, по-горски, сидевшего в седле Орджоникидзе, Барташа, Батурина. Остановив начавшего рапортовать Мостового, Орджоникидзе сказал:

— Что будем делать, товарищ Мостовой?

Он внимательно выслушал, как Мостовой тихо и без лишних слов объяснил задачу. Когда тот окончил, Серго тронул коня.

— Боевая задача ясна, товарищи командиры? — спросил он.

В ответ раздался утвердительный гул. Орджоникидзе остановил взгляд на Мише, и хотя ночная темнота скрывала выражение его лица, мальчику показалось, что он улыбнулся.

— А тебе, кубанский казак, известно, что надо делать?

В вопросе, в тоне голоса слышались отеческие подтрунивающие нотки.

— Разбить и уничтожить противника! — залпом выпалил Миша, чувствуя, как от внутреннего напряжения у него мелко задрожали колени.

— Правильно, — произнес Орджоникидзе, — совершенно правильно. Ну, товарищ Барташ, нечего нам у тебя делать. Поедем дальше. — Он поднял руку: — До свиданья, товарищи! До скорого свидания в городе Ростове.

Всадники исчезли в темноте, и Миша долго смотрел им вслед.

Павло толкнул Барташа локтем:

— Не с генералов он?

— Кто? — не понял Барташ.

— Орджоникидзе.

— Почему это вам так показалось, Павел Лукич?

— Страшный бой замышляется, а он как перед кулачками. Вроде всю жизнь только и делал что воевал.

— Вы угадали, Павел Лукич, — сказал Барташ после короткой паузы, — воевал… То с царем, то с жандармами. Нет же их теперь? Нет. Выходит — победил? Вот вам и генерал.

Подъехали фурманки, груженные патронными ящиками. Каждому бойцу выдали по девяносто патронов, заключенных в трехобоймовые картонные пакеты. Бойцы торопливо разрывали пакеты, набивая обоймами подсумки.