Над горой играет свет - [77]

Когда встали наши мужчины (все, кроме Мики), Ребекка еще напекла блинов. Ели их мы все вместе, весело болтая. Папа закончил первым и ушел. Энди-и-Бобби (их теперь называли только так, поскольку Бобби не отходил от Энди), доев, так и дунули из кухни, обмениваясь на бегу тумаками и зычными воплями.

Мы с Ребеккой притащили тарелки на кухню. Я хотела было их помыть, но Ребекка придержала мою руку:

— Нет уж. Сегодня у тебя праздник.

И тут я подумала, что никогда не позволяла ей себя обнять и сама ни разу ее не обняла за все это время. Она могла похлопать меня по плечу, взять за руку, погладить по щеке или просто подойти и улыбнуться. На большее не решалась. А Бобби и Энди запросто обнимала, и часто. Она и Мику обнимала, он недовольно раздувал ноздри, однако все равно никогда от нее не шарахался. Я вспомнила взгляд Виктории в тот момент, когда Ребекка попыталась меня обнять. А я, как всегда, не далась. И что меня разбирало?

Она улыбалась мне, высокая, сильная и такая уютная в своем халатике и шлепанцах.

— Никаких уборок и возни с младшим братом. Марш веселиться. Но к ужину чтобы была дома. У нас сегодня вечеринка. — Она многозначительно усмехнулась, подразумевая тайные сюрпризы-подарки. — Ах, где мои двенадцать лет. Хорошо бы вернуться в то время, но не в тот мой дом, и чтобы тогда было так, как сейчас. — Она посмотрела куда-то вдаль. — Господи, что я несу. Иногда я безнадежно глупею.

И все же я сделала это. Подошла и обняла, крепко-крепко.

— Спасибо тебе, Ребекка.

Она тоже меня обняла. И мне стало на удивление спокойно, как когда-то под бабушкиным одеялом. Даже еще спокойней. Вот уж не ожидала. Столь полного чувства защищенности я не могла припомнить даже в мамино время, но не сомневалась, что непременно потом вспомню, обязательно.

Я отодвинулась и посмотрела Ребекке в глаза, они сияли.

— Как же я рада, что ты со мной, Вирджиния Кейт. Дети, дети, вы перевернули мою жизнь.

А я так размякла, что даже ничего не смогла сказать. Скроив дурацкую улыбку, махнула рукой, покружилась и убежала. К ногам будто приделали крылья, как у того малого[26] из греческого мифа, нам про него в школе рассказывали. Я вскочила на велосипед и помчалась навстречу горячему ветру. От меня пахло блинчиками, кремом Ребекки и подарком Мики.

Мчалась я в библиотеку, мечтая, что стану когда-нибудь библиотекарем и смогу всю жизнь спокойно копаться в книгах сколько душе угодно. Впрочем, в больнице работать тоже неплохо, ходить в белом халате и замечательно удобных туфлях, как у Ребекки. Обогнув угол библиотеки, я увидела перед входом папину машину. Мигом сориентировавшись, спряталась за кустами азалии и принялась шпионить.

Папуля мой стоял рядом с дверцей и точил лясы с дамочкой в желто-бело-розовом платье, немыслимо коротком, на талии пояс-цепочка, туфли белые. Светло-каштановые волосы с высветленными прядями были щедро попрысканы лаком, его хватило бы на сто причесок. Она засмеялась какой-то папиной шутке, легонько его толкнула, потом пригладила рукой свою дурацкую прическу в лаковой скорлупе. Папа слегка развел в стороны округленные кисти рук, будто показывал размер чего-то. Дамочка тоже что-то ему сказала, и он захохотал, откинув голову. Она смотрела на его горло, а потом прижала ладонь к своему собственному.

Снова вскочив на велик, я быстро покатила назад. В конце концов, у человека день рождения. И мне совсем не улыбалось, чтобы папа и какая-то потаскушка в идиотском мини его испортили. Тем более что в карманчике шорт лежали двадцать пять долларов, они жгли зад и грели душу. Двадцать мне прислала Муся-Буся, а еще пять — миссис Портье, в письме про свое новое житье-бытье. Ей здорово повезло, она вышла замуж за ветеринара и переехала в Джорджию, в хорошенький домик. А еще она сейчас ждала двойню. Я за нее радовалась, только теперь ее следовало называть миссис Энглсон. А мистер Портье больше ей не был нужен. Нисколечко. Эми Кэмпинелл сказала, что первый муженек оказал ее подруге неоценимую услугу тем, что завел шуры-муры с миссис Макгрендер.

Последние сведения о миссис Макгрендер-Беконпицц были таковы: она вышла за какого-то дедка. Я видела их однажды в новенькой роскошной машине. Миссис Бекончипс была с сильно намалеванными глазами и жутким начесом. Ребекка сказала, что такая же прическа у Филлис Диллер Ду[27].

У миссис было такое лицо, будто ее только что накормили дерьмом дряхлого пса. А Эми Кэмпинелл как-то сказала Ребекке, что эта дамочка — живой пример того, что, сколько ни пыжься, сколько ни молодись у хирургов, раз не заладилось, так не заладится. Кому-то рано или поздно повезет, вышла же миссис Портье за мистера Энглсона. А кому-то и нет, как миссис Беконпицц.

От мамы поздравительной открытки не было. Звонила она редко, писала еще реже. Папа больше не мешал нам писать ей письма и звонить. Только ее почти никогда не было дома. Долгие гудки в трубке понапрасну вторгались в мое ухо. А сама она звонила последний раз три месяца назад. Рассказала, как у нее увели Харольда. Пока рассказывала, я услышала реплику тети Руби: «Да кому этот придурок нужен?»

Мика и Энди никогда с мамой не разговаривали и даже о ней не вспоминали. Только я еще не отступалась. Ведь у мамы никого не было, одна тетя Руби.