Над горой играет свет - [71]

Мика выхватил у меня аппарат и сам стал щелкать. Всех. Чумовой был вечер, все вертелось, как картинки в калейдоскопе, они менялись и менялись. Разные краски, разные узоры, то почти незаметные, то броские и затейливые.

Отщелкали целую пленку, на ней были все, кроме папы.

Когда кончилась пластинка, все в изнеможении снова бухнулись рядом со скатертью, доедать конфеты. Ребекка включила радио, а там парни из группы «Херманс Хермитс» как раз пели последний куплет песни про чью-то дочку[23]. Мика стал им подпевать, но слегка блеющим голосом, подражая «типичным исполнителям» из Западной Вирджинии. Получалось жутко смешно. Мы хохотали до слез.

В разгар веселья снова появился папа. Оглядевшись, расплылся в улыбке:

— Ого! Что тут у нас происходит?

Мика тут же сунул в рот конфету, пожевав, шутовски разинул наполненную сладким крошевом пасть, нарочно для меня. Однако ноздри Мики нервно подергивались. И уже через несколько секунд он выскочил в коридор, оттуда донесся громкий топот.

— Пап, а ты действительно совсем недолго уходил, — сказал Энди.

— Ненадолго, — поправил его папа.

К нему подбежал Бобби, улыбнувшись, обхватил за ногу. Папа потрепал его по волосам, но смотрел при этом на Ребекку.

— Не думала, что ты так скоро обернешься. — Она заправила за уши растрепавшиеся волосы.

Я протянула папе конфету:

— Попробуй, пап. Вкуснятина.

— Благодарю, мой верный Ариэль. — Сев на диван, он откусил кусочек, положил конфету на тарелку.

Ребекка наклонилась его поцеловать, но вдруг резко отпрянула. И посмотрела на него так, как смотрят на человека, которому хотят врезать по носу.

— Да, мистер, там у вас имеется неплохой одеколон.

Папа в этот момент сосредоточенно рассматривал белые велосипедки Ребекки, потом желтую маечку. И наконец его глаза встретились с ее глазами. Какое-то время они сверлили друг друга взглядами, как столкнувшиеся на дороге дикие псы. Потом Ребекка развернулась и начала собирать посуду.

— В чем дело? — спросил папа.

Ребекка молча отправилась на кухню, я услышала, как она включила воду.

Папа нахмурил брови и хлопнул себя по коленкам.

— Ну что же, всем вам пора в постель. «Уснуть! И видеть сны, быть может?»[24]

— Папа, затыкни меня одеялком. — Бобби протянул ему обе руки.

Подняв его, папа вышел. Энди тоже побрел к двери, обернувшись, посмотрел на меня недоумевающим взглядом.

Я пожала плечами, потом поставила все пластинки на место и выключила проигрыватель.

Вернулся папа. Опустившись на диван, положил руки на колени и стал разглядывать собственные пальцы. Я не понимала, что его терзает. Он поднял глаза.

— Да-а, вот так вечер. — Он улыбнулся.

У меня защемило сердце, почти так же, как бывало, когда мне улыбался Бобби.

Это было выше моих сил. Я подошла и обняла папу за шею, потом села рядом и крепко прижалась, а он гладил меня по спине. Мы молчали, чтобы не спугнуть то, что понятно без слов, папа был сейчас только моим.

— Пап, почитаешь мне Шекспира?

— А что тебе хочется?

— Ты сам выбирай.

Он снял с полки свой любимый сборник пьес. Я слышала, как Ребекка моет посуду, как Энди болтает с Бобби, я слышала музыку в спальне Мики. А воздух неслышно потрескивал, наэлектризованный всем тем, о чем никто не говорил вслух.

Папа раскрыл книгу.

— Я что-то здорово устал, Букашечка. Прочту маленький отрывок, ладно?

— Ладно, давай отрывок.

— Из «Сна в летнюю ночь». — Он откашлялся:

То, — если даже было одобренье, —

Война, болезнь иль смерть любовь губили

И делали ее мгновенней звука,

Проворней тени, мимолетней сна,

Короче молнии во мраке черном,

Когда она осветит твердь и землю,

И раньше, чем успеешь молвить: «Гляньте!» —

Пожрется челюстями темноты;

Так быстро исчезает все, что ярко.[25]

Он захлопнул книгу и вздохнул.

Поцеловав папу в щеку, я ушла к себе, закрыла дверь. Раздевшись, надела ночную рубашку, которую мне купила Ребекка. Вся в мелких розочках, а по краям кружевца. Жутко девчачья. Но меня это мало трогало. Хорошо хоть не розовая. Я улеглась, не почистив зубы. Ребекка еще гремела чем-то на кухне, потом зашуршал об пол веник. Я уснула, мне приснились Фионадала, мисс Дарла и бабушка Фейт. Мисс и бабушка разговаривали друг с другом, а я стояла чуть поодаль, прямо в своей ночной рубашке. Фионадала была всамделишней лошадью, она била копытом землю, потряхивала головой, храпела. Я хотела на ней покататься, но она убежала, скрывшись в густом тумане. Мисс Дарла и бабушка обернулись ко мне. За ними вдалеке виднелась моя гора, огромная, даже выше, чем наяву, ее тень падала на обеих. Фионадала уже стояла на вершине, снова постукивая копытом.

Меня разбудил шум в гостиной. На моих светящихся часах стрелки показывали два. Встав с кровати, я выглянула в коридор. Папа как раз вышел из гостиной и брел в свою спальню, еле-еле передвигая ногами, будто столетний дед. Я хотела его окликнуть, но губы не слушались, и в горле застрял комок. Я опять забралась в постель, легла, глядя в потолок. И даже не заметила, что плачу, пока не почувствовала, как горячие струйки щекочут уши.

ГЛАВА 23. Так, значит, это его дети

На фотографиях с вечеринки «Элвис и гамбургеры» у всех у нас улыбки до ушей и сумасшедшее счастье в глазах. И у Ребекки тоже. Я представила ее своей ровесницей, в комнате с куклами Барби и хулахупами, как она стоит перед зеркалом, расчесывает волосы.