Над Днепровским курганами - [20]

— Так, господин мой, и пусть благословит Бог намерения твои… — отвечала Анна.

— Посылал я сказать Рогнеде, что свободна она теперь… и, какую веру хочет, такую и может держать. Она послала сказать, что тоже примет христианскую веру.

— И за это слава Богу, господин мой! — отвечала княгиня.

Кто–то постучал в дверь.

— Войди, — проговорил Владимир, — кто там? — Он встал и сам пошел к двери.

Дверь тихо и робко скрипнула, и на пороге показалась худая согбенная фигура Люта. Лицо кудесника было мрачно, глаза сверкали недобрым огнем.

— Добрый вечер, княже! — проговорил он, низко кланяясь.

— Добро пожаловать, Лют, — сказал князь, внимательно глядя на него, — с чем пожаловал?

Кудесник отвечал не сразу. Взгляд его скользнул по лицу молодой княгини и опять, мрачный и злобный, остановился на князе.

— Князь, ведомо ли тебе, что твои люди делают? — наконец заговорил он, вызывающе глядя на Владимира. — Целые толпы ходят за греками, хулят наших богов, оскверняют воздух пением христианских песен, разбивают изображения богов, навлекают гнев Перуна на нашу землю. С твоего ли повеления это так повелось, князь? Не к добру это будет…

Он не договорил, потому что Владимир остановился перед ним и тоже смотрел на него каким–то особенным загоревшимся взором.

— По моему повелению, Лют, сделают еще другое: вот этот самый идол Перуна, — он обернулся и рукой указал на огромное изваяние Перуна перед окнами дворца, — киевляне привяжут к конскому хвосту и с позором дотащат до волн Днепра. А там потопят. И увидишь, что он не сумеет защитить себя. На том месте, где теперь стоит он, я построю церковь в честь святого Василия, имя которого ношу со дня крещения, а там, где Феодор–варяг и его сын кровь свою за Христа пролили, заложу храм в честь Пресвятой Богородицы… — Он на минуту замолк, прошелся погриднице и заговорил снова: — Неужели ты сам не видишь, Лют, что нет Перуна, нет никаких богов твоих? Один есть Истинный Бог, за Которого варяг умер, в Которого Дулеб уверовал, Которого теперь и я познал! И уж близок тот день, когда все мои люди познают Его… Все прозреют, как я прозрел. И напрасно ты упорствуешь, Лют! Много зла ты совершил: Дулеба, воеводу моего любимого, со света из мести сжил, невинных варяга и сына его погубил, беззащитную девушку едва не сгубил, — сбрось все это с души, крестись, и новая жизнь для тебя начнется…

— Никогда, — проскрежетал зубами кудесник и, не поклонившись князю, вышел из терема.

— Прокляты будьте вы, прокляты!.. — погрозил он в темноту ночи, обернувшись к дворцу. Но холод леденил его душу, и страшное заклятие словно обрушилось на него самого.

Среди ночи багровое зарево охватило южный край неба… А к утру вместо христианской церкви было черное пепелище.

Это стало последней местью Люта.

Глава XIII Великий день

Прошло около недели.

Яркий солнечный день загорелся над Киевом. И необычайный, великий это был день. Со всех концовгорода в белых, ярких, темных, пестрых одеждах шли толпы народа… Матери вели за руку детей; другие несли на руках грудных младенцев. Сюда же ползли, едва передвигая ноги, старики и старухи… И вся эта масса живым потоком устремлялась к берегу Днепра, к тому месту, где река Почайна впадает в Днепр, Сюда же шли и наши знакомые: Рогдай, Светлана, Всеслав, Вахрамеевна. Они не дошли до самого берега, а остались на одном из холмов, чтобы наблюдать за развернувшейся перед ними великолепной картиной.

— Что намедни–то было здесь, батюшки–светы! — охала Вахрамеевна, разводя руками.

— Перуна топили? — спрашивали ее кругом.

— Топили, родные, топили!.. Да и тащили–то его, такую глыбищу, к дикому коню привязали… до самого Днепра тащили… И палками, и прутьями били, потом в реку сдвинули… так он и рухнул в воду–то… ну выплыл потом… видим: к берегу пристает… баграми его опять оттолкнули… А шуму–то было, крику… И Господи, Господи… А и реву тоже… а по берегу бежала толпа да кричала: «Выдыбай (* выплывай (ред.)), Перуне! Выдыбай, Перуне!» И Лют тоже бежал…

— И Лют бежал? — переспросил Рогдай, не слыхавший об этом.

— И Лют, и Лют тоже… бежит, как безумный, волосы развеваются, и так дико, дико, не своим голосом кричит: «Вы…ды…бай, Перуне!..»

— Потом–то народ поотстал, — прибавил стоявший рядом какой–то киевлянин, — а он все бежал… Слышно даже, что сам в Днепр кинулся.

— И утонул? — невольно ужаснулась Светлана.

— Утонул, надо думать… Никто его больше не видал…

Между тем на берегу собирались необозримые толпы, и тут же стояли в золотых, блестящих ризах священники, стоял прибывший из Греции митрополит Михаил, сверкали на солнце кресты и хоругви, а отдельно, тоже на холме, стоял в расшитой золотом и драгоценными каменьями одежде князь Владимир. С ним была и молодая княгиня, и вся семья… Он стоял, словно озаренный необычайным светом, вдохновенный, прекрасный.

— Что он чувствует, что он переживает? — глядя на его лицо, проговорил Всеслав.

— Только он один и знает это, — тоже не отрывая глаз от лица князя, сказал Рогдай.

В это время голубой воздух точно всколыхнулся, и мощное церковное пение понеслось над зеркальной поверхностью Днепра.

Прошло меньше часа, и таинство совершилось.