Национализм: теории и политическая история - [123]
Таким образом, основные программные тезисы и словенских, и хорватских националистов, выдвинутые в условиях нарастания в югославском обществе кризисных процессов, достаточно хорошо укладывались в рамки теоретического подхода к межэтническим конфликтам, намеченного Дональдом Горовитцем и Тэдом Робертом Гэрром.
Во-первых, и те, и другие националисты осознавали и отстаивали четкое различие между своими — «передовыми» — и другими «отсталыми» нациями СФРЮ. Другими словами, они всячески подчеркивали явную асимметрию собственного модернизационного статуса и статусов прочих югославских народов. При этом доминирование сербов в государственно-административных и силовых структурах воспринималось ими как результат негативного стечения исторических обстоятельств и проявление явной несправедливости.
Во-вторых, ключевую роль в национальной мобилизации словенцев и хорватов играло конфессиональное или цивилизационное отличие их культур от культур других югославских народов, в первую очередь — сербов. Историческая принадлежность к католическому миру в большой мере определяла их стремление как можно скорее отмежеваться от православных сербов и присоединиться к «Большой Европе»[476]. При этом соответствующие настроения подпитывались страхами перед пресловутой «угрозой уничтожения», т.е. депопуляцией и ассимиляцией со стороны сербов.
В-третьих, с цивилизационной принадлежностью словенцев и хорватов тесным образом была связана и та внешняя поддержка, которую они получили в борьбе против Белграда. «Ватикан активно поддерживал свою паству в Хорватии и Словении и занял непримиримую позицию по отношению к православной Сербии. Сильная напряженность в отношениях между католической и православной церквями не соответствовала примиренческой миссии церкви, а выступления Папы римского Иоанна Павла II часто воспринимались в Хорватии как призыв к борьбе с православным населением в республике... Католическая церковь была очень активна в политических процессах, поддерживала материально избирательную кампанию в Хорватии, создание собственной хорватской армии»[477]. При этом поддержку словенским и хорватским нацистам оказывали и другие «цивилизационно близкие» государства Запада — например, Австрия и Венгрия, а позиция Германии вообще оказалась ключевой.
В-четвертых, очевидно, что межнациональный конфликт в СФРЮ развернулся на полную мощность именно в условиях резкого экономического кризиса[478] и ослабления существовавшей государственной системы. Республиканские органы власти часто игнорировали союзные законы, если не были заинтересованы в их исполнении, а федеральная власть в Белграде, опутанная множеством договоров и соглашений, не имела достаточной силы, чтобы настоять на своем. «Решения принимались крайне медленно, оказалась сложной процедура согласования всех точек зрения. Исполнительная власть, окутанная бесконечными договорами и соглашениями, была абсолютно неэффективна»[479]. Таким образом, к концу 1980-х гг. система управления страной была фактически парализована.
Наконец, в-пятых, на националистическую идеологию сделали ставку не только рвавшиеся к власти «внесистемные» этнические лидеры, но и влиятельные сегменты находившейся у власти коммунистической элиты. Югославский социолог Д. Янич следующим образом характеризовал национализм в Югославии: «В сущности национализм навязывался взамен отсутствующих факторов интеграции общества. С его помощью пытались вылечить общество, тяжело больное кризисом самоопределения... Во всем этом действе главным “актером” была старая коммунистическая номенклатура. Она долгое время разрывалась между модернизацией и сохранением Югославии, т.е. сохранением статус кво, отдавая предпочтение статус кво, который олицетворял ее правление. Но поняв, что модернизация неизбежна, она уцепилась за последнее средство защиты своей власти — национализм. Слиянием “официального” и “неофициального” национализма замкнулся круг национализации политики и общественного мнения. С тех пор все интересы и все столкновения интересов провозглашаются делом “выживания нации”. Энергия национализма прагматически использовалась для захвата и сохранения власти»[480].
Другими словами, накануне 1990-х гг. в СФРЮ в четкой форме наблюдались все основные, выделенные специалистами «переменные» конфликтной межэтнической ситуации и, таким образом, были созданы все условия для дальнейшей эскалации масштабного политического конфликта на соответствующей основе.
Несмотря на бесконечные, как казалось в 1990—1991 гг., переговоры представителей федерального центра и республик о возможном формате будущей конфедерации или «добровольного союза суверенных государств», никаких реальных сдвигов в этом направлении не произошло. «Позже руководство Словении и Хорватии вспоминало, что “никому в Югославии не было дела до конфедерации”, а Словения и Хорватия лишь формально предлагали заменить федерацию конфедерацией. Планы этих республик были однозначны — отделиться от Югославии любым путем. Федеративная концепция югославского общества потерпела полный крах»[481].
При этом все стороны конфликта были уже внутренне готовы отстаивать свои позиции вооруженным путем. «На встрече с председателями скупщин общин Сербии (16 марта 1991 г. — Авт.) президент Сербии С. Милошевич сказал, что видит всего два пути выхода из кризиса — мирный и с использованием силы. “Уважайте то, — сказал он, обращаясь к тем, кто хотел бы отделиться, — что мы как самый многочисленный народ и самая большая республика предлагаем мирный путь...”. Но он не отрицал, что Сербия может и драться за осуществление права сербского народа жить в одном государстве, хотя предполагал, что не будет много желающих пойти по этому пути
