Национализм: теории и политическая история - [116]

.

Экономическая потребность в границах объяснялась тем, что связанный с переходом к рынку трансформационный кризис сделал жизненно важным правилом «сохранять и защищать то, чем обладаем». Поскольку надежд на быстрое улучшение экономической ситуации не было и в ближайшем будущем выгоды от деятельности, основанной на сотрудничестве и разделении труда, не ожидались, то получение общей для всех экономической «награды» связывалось с защитой уже имеющегося, а не с производством.

«Сохранение и защита имеющегося позволяет предотвратить две напасти: с одной стороны, утечку вовне ценных и особо редких ресурсов (таких, как денежные ресурсы, товары, инвестиции, рабочие места), которыми “мы” не хотим делиться, а с другой — приток вовнутрь проблем (таких, как инфляция, обременение военно-промышленным комплексом, административный хаос, добавочное население за счет иммигрантов, беженцев, чужестранных элементов, способных поставить под угрозу языковое и культурное единство нации)»[446].

Кроме того, принятие негативных установок относительно других этнических групп и объявление их виновными в нынешних экономических неурядицах могут принести нечто вроде психологического утешения и облегчения, которые помогают людям переносить нужду и экономическую неопределенность.

Слабость государства тесно связана с предыдущим тезисом. Описанная выше потребность в четких границах могла бы быть реализована, если бы имелось сильное государство, способное установить жесткие внутренние и внешние правила распределения.

Но поскольку народы стран Восточной Европы и бывшего СССР повсеместно и вполне обоснованно ощущают, что их государства не в состоянии навязать такого рода правила, вполне рационально выглядит обращение к «исконной» модели отделения «своих» от «чужих».

Крушение реальной государственной монополии на применение насилия повсеместно лишает меньшинства возможности рассчитывать на заступничество государства, оставляя их беззащитными перед лицом различных форм насилия и дискриминации и побуждая к эскалации собственной этнической идентичности.

Другими словами, слабое государство дискредитирует себя в качестве объекта идентификации. И тем «целым», частью которого люди начинают ощущать себя, все чаще становится уже не государство, а нация или этническая группа.

Таким образом, этничность находится в обратной зависимости от конституированности государства.

Внутренние меньшинства как внешние меньшинства соседних государств. Внутренние меньшинства многих восточноевропейских государств одновременно являются (и рассматриваются в качестве таковых) внешними меньшинствами для соседних государств, которые, в свою очередь, предстают в роли государств-покровителей данных меньшинств.

Поскольку режим Варшавского договора, обеспечивавший поддержание мира в регионе, был аннулирован, у каждого государства, на территории которого проживало какое-либо этническое меньшинство, в 1990-х гг. были основания опасаться, что смежное государство-покровитель данного меньшинства придет на его «защиту», а это могло обернуться аннексией населяемой им территории. Опасения, что такое может произойти, нередко служили оправданием этнической эксклюзии и превентивных репрессий против «пятых колонн» потенциально враждебных соседних государств.

В целях защиты от дискриминации и враждебных действий меньшинства действительно могут искать помощи у государств-покровителей, что, конечно, тут же интерпретируется большинством как неоспоримое доказательство обоснованности их изначальных подозрений.

Наконец, когда межэтническое противостояние приводит к разделу государства или сецессии, возможна цепная реакция, начало следующего раунда отделений или по меньшей мере выдвижений требований автономии.

«Ожидания питаются воспоминаниями». Этот тезис подразумевает следующее: посткоммунистические страны заново открывают и переписывают свои национальные истории, в том числе и истории гражданских и межгосударственных войн, которые вплоть до последнего времени по большей части скрывались и искажались.

Однако подобное «повторное обретение истории» служит не только прославлению той нации, которую предстоит воссоздать, но и способствует возрождению былых межэтнических напряженностей.

«По обеим сторонам разделяющей этносы линии (а) в очередной раз вспоминают о том, что “они” (к примеру, хорваты) “нам” (сербам) сделали, в результате (б) заново всплывают в памяти проявления взаимной враждебности и жестокости, и (в) каждая из сторон знает, что другая сторона помнит об инцидентах, происходивших в прошлом»[447].

В этих «когнитивных» условиях, когда у каждой из сторон появляется своя собственная «история», из которой извлекаются соответствующие «уроки», этнические группы, подвергавшиеся в прошлом притеснению, могут почувствовать себя вправе взять реванш или по крайней мере добиться гарантий того, что подобное притеснение больше не повторится; а бывшие притеснители, в свою очередь, могут прибегнуть (и на деле часто прибегают) к превентивным репрессиям, дабы избежать мести со стороны своих бывших жертв. ?

Этничность как коллективное средство означает, что этно- и региональная политика может использоваться отдельными экономически слаборазвитыми меньшинствами в качестве мощного инструмента для получения концессий и субсидий со стороны центра.