Национализм как политическая идеология - [52]
Этатизм во внутриполитической сфере означает регулирование общественной (прежде всего экономической) жизни со стороны государства. Это проявляется во вмешательстве государства в деятельность рынка — мобилизации ресурсов для инвестиций в предприятия госсектора, регулирования в сфере занятости, поддержке национального производителя посредством высоких пошлин на импорт, мерах валютного регулирования. Дозировки этатизма в разных государствах различны. Например, в странах Скандинавии они намного выше, чем в Северной Америке.
В крайних вариантах этатизма (социализм и фашизм) государственный контроль над обществом приобретает всеобъемлющий характер. Он уже не ограничивается экономикой, но пронизывает все сферы жизни общества.
Как видим, этатизм — особенно этатизм во внутренней политике — довольно близок национализму. В хозяйственной сфере они взаимно переплетаются: этатизм здесь тождествен «экономическому национализму». Тем не менее этатистский и националистический дискурсы полезно отличать. Далеко не все этатисты — националисты. Если же отождествить этатизм с национализмом, то под рубрику «национализм» попадут такие разные политики, как Евгений Примаков и Владимир Жириновский, Сергей Степашин и Дмитрий Рогозин.
Что касается этатизма во внешней политике, здесь необходимость видеть разницу между этатистским и националистическим дискурсами еще более показана. Вез такого различения «националистом» придется называть практически любого ответственного политика.
Национализму принадлежит неоднозначная роль в оправдании империалистической политики, которую проводили европейские государства в период с последней трети XIX по середину XX в. Строго говоря, идеологической легитимацией империализма выступает не национализм, а расизм[231]. У нации есть четкие культурные очертания, и национализм заботится об их сохранности, следя за неприкосновенностью ее политического суверенитета. Цивилизация же, к экспансии которой стремится империализм, распространяется поверх национальных границ.
Пример вызревания националистического дискурса в рамках империалистического дает история Японии. Национализм на протяжении более чем полувека, с последней трети XIX в. до Второй мировой войны включительно, остается здесь достоянием интеллектуалов. Правящие круги мыслят в имперских терминах и не отделяют нацию от государства.
Националистический дискурс возникает в японской интеллектуальной элите в 1880-е гг., когда издатель и публицист Токутами Сохо с группой единомышленников основывает «Общество друзей народа» и периодическое издание «Друг нации». Почти одновременно возникает конкурирующее с либерально настроенным Сохо консервативное «Общество политического просвещения». Результатом их деятельности стало появление в японском политическом лексиконе средств для выражения разных содержаний. Если термин «kokumin» означает нацию в политическом смысле слова, то термин «minzoki» — нацию в культурно-этническом смысле. Под воздействием этого преобразования такое же изменение происходит в корейском и китайском языках. Аналогом kokumin в корейском становится kokmin, а в китайском — gumin, или guomin (отсюда, кстати, и название будущей Национальной партии — Гоминьдан)[232].
Имперская Япония, помимо воли ее правителей, оказалась триггером национализма в Юго-Восточной Азии. На рубеже XIX-XX вв. образованные слои на Корейском полуострове начинают мечтать о создании независимого национального государства, а образованные слои в Китае в это же время — о превращении империи в нацию.
Симптоматично, что корейский национализм родился не в Корее. Начало ему было положено деятельностью Ассоциации корейской молодежи за независимость — организацией корейских студентов в Токио. Вдохновленная «14-ю пунктами» Вильсона, корейская студенческая молодежь выдвинула в феврале 1919 г. требование созвать Парижскую мирную конференцию, которая бы изменила карту Восточной Азии по тому же образцу, по которому была изменена карта Европы.
Нечто похожее возникает десятилетием раньше в Китае, где националистическое воодушевление принципом (этно)нации поначалу разделяют лишь интеллектуальные элиты. Между 1911 и 1945 г. разворачивается борьба, завершившаяся полной победой китайского национализма над японским империализмом. С капитуляцией Японии в августе 1945 г. японский национализм окончательно отделяется от японского империализма.
Как в случае британского (а также французского и русского), так и в случае японского империализма захват чужих территорий оправдывался прививкой отсталым народам более высокой культуры. Кроме того, легитимацией японского империализма служил тезис об объединении Азии — реванш «желтого человека» над европейцами, на протяжении нескольких столетий унижавших национальное достоинство азиатских народов. Именно в таких терминах, кстати, во многих азиатских странах было воспринято известие о победе Японии в войне с Россией (1904-1905).
