Национал-Социализм и Раса - [42]

Действительно, с прогрессистами можно согласиться – исторический процесс, как социализация и развитие экономики явление вполне позитивное, объективное, жизненное. Но что делать с явлением, ведущим к увяданию и смерти? Прогрессисты все обобщили и унифицировали, избавились от лишних индивидуалистических культурных переживаний. Пессимисты не смогли отделить развитие государства и общества, цивилизации в полной мере от развития этноса-народа – вырвать антропологию из истории, вычленить социогенез из этногенеза. Их безусловная заслуга в том, что они все же обозначили эту проблему, как ключевую в человеческом существовании. Теория Гумилева как раз успешно справляется с культурно-историческими нагромождениями, когда она ставит этнос во главу угла.  Однако выводы Гумилева тоже не внушают оптимизм и не идут далее выводов народоведения Ратцеля. Он также становится заложником эсхатологической идеи. Этногенез заканчивается увяданием, редукцией, растворением. Конец и вновь начало – как слабая ироничная надежда состоящая в штрихах, в продолжении в других, во влиянии прошлого на будущее. Но, увы, не продолжение этого прошлого в будущем.

Печальный исход приводит к следующей дилемме – так ли важен прогресс и развитие, как важно само существование типа? Насколько для типа значимо возвышение в сравнении с его первоначальной основой, с его непосредственным существованием во времени. И почему же нельзя преодолеть условности этногенеза, заката, декаданса? Почему эти условности мешают продолжить род, сохранить народ?

Над этим уже давно задумывались. Платон и Аристотель – гении античности осознавали закат цивилизации, вырождение народа. И видели разрешение в своих моделях идеального государства, как формы существования народа. Аристотель видел некую политию – форму правления лишенную недостатков демократии и аристократии. Платон также воображал гармоничный союз черт бытования антагонистов Спарты и Афин: спартанских обязанностей и афинских свобод. Их умозрительные идеалы выдержали проверку временем, но не воплотились в реальности. Породили целый сонм утопий Нового Времени. И, в конце концов, теоретики вычленили из этого идеала сам народ во имя улучшения общества, государства и гражданина. Что проявилось в либеральной и социалистической идее. В прогрессизме. 

Вернемся вновь к телеологии трагедии. Самой впечатляющей иллюстрацией процесса гибели типа стала для Запада гибель Рима. Гобино, Чемберлен, Щпенглер, Ратцель, Гюнтер, Розенберг, каждый по-своему связывали крушение высокой культуры именно с фактором возвышения – социогенезом: насыщенным социально-историческим, экономическим и политическим процессом. В русле его бурных перипетий возникал хаос – расовый ли, народный ли, культурный. Прогресс начинал доминировать над основой, над первоначалом, давшим ему импульс. Государство, экономика, культура постепенно стали доминировать над расой и нацией. Экспансия вела к смешению пространств, отношений и соответственно народов. Импульс крови растворялся и со временем затухал, империи ветшали и на их руинах уже властвовали декаденты и новые орды неизвестных народов. Сопоставления с современностью давали и дают нынче также неутешительную картину будущего нынешней глобальной уже цивилизации, построенной белой расой после Рима. Бремя белого человека становится невыносимым.

Исходя из подобной исторической проекции традиционалисты – сторонники изначальности в ее совершенстве (фелькиш, консерваторы и т.д.)  попробовали пойти в своих взглядах в разрез с прогрессом, объясняя его инволюцией, регрессом. Сделав, таким образом, историю общества и культуры в целом процессом пагубным для типа. Тип в процессе социальной истории «изнашивается», смешивается, растрачивается начальная его чистота и сила. Таков вывод Гобино, такова же основа закона цикла Генона: от «золотого века» к «железному». Далее к неминуемому окончательному крушению в духе всевозможной мистики типа. Однако традиционалисты в своем стремлении к чистоте и мистической метафизике так и не представили до сих пор выхода из тупика этногенеза и декаданса. Эсхатология слишком большая ценность их жрецов. Они сумели отделиться от социума в космос, научились парить над землей и временами, стали «потусторонниками».

Центральной фигурой попытавшейся в 19 веке преодолеть весь этот декаданс, пессимизм и вытекающий из него финальный нигилизм этногенеза и культуры стал, конечно же, Фридрих Ницше, который восстал как против «потусторонников», так и против всего современного ему, да и нам общества. Раскрыть всего Ницше не хватит и жизни. Поэтому отметим Главное – он потребовал от мира, от человечества Вечного возвращения к основе. То есть перманентного к ней движения. Единственной реальной основой, к которой стало возможным применить принцип Вечного возвращения, стала раса. Однако ни сам Ницше, ни его последователи, ни пангерманисты, ни арманисты, никто из тех, кто занимался Традицией тогда и сейчас, не преодолели смерти типа. Они нашли ценность расы, ценность традиции – колоссальный труд и достижение, но не свет в конце тоннеля. Прогресс и Традиция оставались в непримиримом противоречии.