Начнём с воробышков? - [27]

Участковый перестал писать.

— Зачем вы мне выговариваетесь? Я не буду вам сочувствовать. У меня есть труп. Я занимаюсь трупом.

— Я хотел объяснить…

— Я учёл, — перебивая, сказал Синцов. — Дайте мне дописать.

Перфилов умолк.

В тишине слышалось, как с нажимом давит из себя буквы шариковая ручка.

— Ну, вот, — где-то через пять минут заявил Синцов, — готово.

— Перехватил последнюю пачку! — шумно вытирая ноги, с порога крикнул вернувшийся сержант. — Целая одиссея вышла!

Он появился в комнате, улыбаясь до ушей.

— Лёша, ты как нельзя вовремя. Спасибо, — поблагодарил Синцов подчинённого и спрятал сигареты в карман. — Сколько с меня?

— Сотня.

— Совсем сбрендили, — сказал Синцов, роясь в нагрудном кармашке формы. — Скоро пачка тысячу стоить будет!

Он отдал деньги сержанту и развернул папку к Перфилову.

— Вот, Руслан Игоревич, прочитайте и подпишите.

Перфилов склонился к бумаге. Сверху было оттиснуто: "Показания свидетеля происшествия". Ниже имелась дата, город Разгуляев и несколько строчек, предупреждавших об ответственности за дачу ложных показаний, глава УК, статья, подпись.

Далее вполне разборчивым почерком участкового приводился от первого лица рассказ самого Перфилова: не видел, не слышал, ночью спал. В короткой приписке говорилось: "Отношения между мной и Полуярким Н.М. были натянутые".

Перфилов дочитал, согласился и, попросив ручку, расписался под предупреждением и текстом показаний.

— Я бы попросил вас, Руслан Игоревич, по возможности день-два никуда не выезжать из города, — сказал Синцов, возвращая папку. — Во избежание всяких недоразумений.

— До каникул — ещё месяц, — сказал Перфилов. — И я никуда не собирался.

— Ну, мало ли… — Синцов встал, пожал руку. — На неделе я к вам ещё заскочу.

— И я, — подал руку и сержант.

Они прощались, будто хорошие знакомые. Перфилову было странно, его пожатие вышло вялым.

— До свидания, — сказал Синцов, пропуская сержанта вперёд себя. — И насчёт мальчика…

— Что? — напрягся Перфилов.

Участковый вздохнул.

— Вы всё-таки не его отец.

— Я знаю.

Синцов посмотрел Перфилову в глаза и повторил:

— До свидания.

Перфилов повернул защёлку замка.

Несколько секунд он стоял, слушая удаляющиеся шаги, затем приник к "глазку". Лестничная площадка была пуста.

Чувствуя слабость, Перфилов добрёл до дивана. В глазах плыло, в голове бултыхались мысли про арест, про Вовку, про Вовкину мать, которая уж точно наговорит всякого, обиженная вчера Лена добавит своего…

А трупа-то я и не видел, подумалось вдруг ему.

Может, всё это неправда? Всё это, чтобы я и Вовка не смогли разобраться с мухами и воробьями? Нет, слишком глупо.

Перфилов вытащил из-под головы подушку и положил её на лицо, прижал руками. Вот так. И не дышать. Через полминуты он не выдержал и отправил подушку броском на пол, а сам, закашлявшись, сел на диване.

Что ж так всё складывается?

Пребывая в каком-то зыбком, дремотном состоянии ума, Перфилов полтора часа ждал повторного визита полицейских. Собрал зубную щётку, мыло, пару носков и трусы. Долго бродил с завёрнутым в газету набором по квартире, натыкаясь на стулья и косяки. Потом зачем-то спрятал свёрток в нижнем ящике комода.

Нычка, да-да, нычка.

Он оделся, постоял одетым и разделся, решив, что его, возможно, будут обыскивать. Внутри тонко и муторно звенело.

Время текло, отмечаясь солнечным пятном, ползущим по стене и диванной спинке. Перфилов замирал на каждом постороннем звуке и думал: может, у них в воскресенье короткий день? Работают по полдня, затем расходятся по домам. И уже в понедельник…

Он согрел и выпил чаю, зажевал куском хлеба, подсознательно, наверное, готовя себя к простой тюремной пище.

У него не было никаких иллюзий — его обязательно обвинят в смерти Николая. Найдётся след! Какая-нибудь гематома. Микроволосок от его брови, застрявший в складке кожи на руке. Вот же фамилия — Полуяркий! Эх, Вовка, Вовка…

Но как Перфилов не настраивал себя, что ему, в сущности, что смерть, что тюрьма — никакой разницы, от лёгкого стука с лестничной площадки всё в нём оборвалось.

— Кто? — хрипло спросил он, бросив себя на дверь.

В голове уже гремело: "Откройте, полиция! Именем Российской Федерации…", поэтому он не сразу сообразил, что слышит совсем другое.

Детский голос.

— Дядя Руслан, я не могу дотянуться до звонка.

Вовка!

Распахнув дверь, Перфилов поймал мальчика за ворот синей рубашки и затащил в квартиру. Вовка не сопротивлялся.

— Ты понимаешь, что ты наделал!? — встряхнул его Перфилов, поставив посреди комнаты. — Ты человека убил!

Вовка запрокинул голову.

— Дядя Руслан.

— Ты убил человека! — нависая, проорал Перфилов.

— Это не я!

— А кто же? Ты разве не злился на него?

Вовка промолчал.

Глаза его наполнились слезами. Он прижал кулачки к горлу.

— Я вовсе не хотел, дядя Руслан!

Мальчик всхлипнул.

— А кто хотел? — Перфилов стукнул его по плечу, затем отвесил подзатыльник. — Ну, разозлись на меня! Давай! Ну же!

Он опрокинул Вовку на пол.

— Дядя Руслан, я совсем немного злился!

— Немного — это до смерти?

Перфилов шлёпнул мальчика по щеке. Вовкина голова мотнулась, слёзы брызнули из глаз и прочертили мокрые дорожки по щекам.

— Дядя Русла-а-ан!

Он протянул к Перфилову руки, как ребёнок, которого надо пожалеть и успокоить. Как ребёнок, которому нужно сказать, что его любят, что его не оставят, что всё плохое уже позади.