Начало - [74]

Тем временем толпа крестьян, с образами, подошла к дому.

– Воевода-батюшка! – заголосили бабы – Волю, волю дали? Али лжа?

Кричали дети, крестьяне напирали.

– Товсь! Пли!

Раздался залп, мушкеты солдат окутались пороховым дымом. В толпе попадали десятки людей. Раздался новый, дикий крик, громче старого. Крестьяне побежали, побросав образа, теряя тулупы и валенки. Раненые валялись на снегу, орошая его кровью.

– Штыки вздеть – Сухомилин махнул шпагой – Вперед!

* * *

Радостные казаки долго качала Ваську-птичника на руках. Опять началась давка и я приказал Мясникову разводить людей по полкам, а у воздушного шара выставить караул. После первого полета требовалось изучить покрытие и провести дополнительные испытания.

– Петр Федорович – ко мне подошел Перфильев с группой молодых казаков, которые выглядели как-то необычно. Я присмотрелся. Много рыжих, долговязых, а есть и даже блондины.

Парни поклонились, стреляя глазами на шар.

– Перемолвится бы конфидентно.

Я показал красному от стыда Харлову кулак, после чего направился в дом коменданта. Молодые казаки пошли за нами.

– Обождите тута – Перфильев ткнул пальцем в сторону завалинки у крыльца.

Мы уселись в кабинете коменданта, Максимова принесла нам медового взвару.

– Откушайте, для здоровья.

– Спасибо, Машенька! – я отпил из кружки, живительное тепло побежало по пищеводу и желудку.

Девушка ушла, а Перфильев отставив взвар, принялся докладывать.

– По твоему слову, Петр Федорович, искал джур приставить к ляхам и тут меня ударило… Свеи!

– Что за свеи? – удивился я.

– Ну как же… После полтавской битвы царь Петр Лексееч повелел пленных свеев поместить к нам, на Урал… А господин Татищев выхлопотал им разрешение женится на наших девушках без перемены веры. К нам на линию попало около тысячи человек.

– Так это…

– Ихние внуки! Все молвят по свейски, знают европские обычаи – старики ихние за тем строго следили.

– А они значит, лютеранской веры…

– И что ж? Пущай молятся как им удобно – Перфильев хитро на меня посмотрел. Он же старовер. Теперь все ясно.

– Про дедов не скажу, а папаши их боевые были. Многие участвовали в Хивинском походе князя Бекович-Черкасского…

– Так тот же похоже плохо кончился.

– Да – казак тяжело вздохнул – Побил хан наших то. Зря Бекович разделил армию на отряды. Обманули неверные.

– Ладно, то дело старое, давай о свеях. Сколько их?

– Ровно три десятка. Но я пошлю весточку в Гурьев и Яицк – глядишь еще приедут.

– Лысову с Шигаевым напиши – распорядился я – С ним тоже изрядно казаков ушло.

– Дельно – покивал Перфильев – Так что? Приставляю учиться?

– И поскорее! Даю им три месяца, чтоб по польски и немецки начать размовлять.

– Чеснов не только французский ведает, но и английский.

– Ему приставь сразу пять человек. Пущай учит. И вот еще что… Странный какой-то этот Чеснов. Прикажи последить за ним. Только тишком, не спугните.

– Буде сделано.

* * *

По пути в Чистополь я трижды приказывал делать длительные остановки и проводить учения. Полки выстраивались в поле друг напротив друга, сходились и обстреливали холостыми порядки условного противника. Конница пыталась зайти в тыл или во фланг, маневрировала по звукам штабной трубы. Роты и полки организовывали карэ. Дважды поднимали вверх воздушный шар. В последний раз – вверх слезно упросился Коля Харлов. По моему совету он брал с собой подзорную трубу и умудрялся на морозе писать коротки записочки о диспозиции войск, после чего кидал их вниз с камнем, обвязанным цветной тканью.

Также тренировал развертывание батарей и постройку редутов. «Арапчата» учились быстро долбить мерзлую землю, насыпать фашины из плетеного ивняка.

Солдаты не ворчали, не ныли – энтузиазм был на высоком уровне. В массы пошла песня «Бьют свинцовые ливни». Несколько заводчан, владеющих духовыми инструментами, балалайками и барабанами сложили небольшой оркестр. Музыка его вызывала вопросы – ансамбль редко попадала в такт – но народу нравилось.

– Откель слова песни? – поинтересовался я у Овчинникова.

– Ванька Почиталин тишком записал – хмыкнул генерал – Ты уж Петр Федорович, не серчай на него. Мы все помогали вспоминать.

– Так спросили бы напрямки – удивился я.

– Зачем отвлекать царя? – пожал плечами казак – У тебя поди мысли чичас государственные. О всей нашей земле думаешь.

– Так и есть – согласился я, решив пустить в массы еще несколько «революционных песен». В конце концов и в Интернационале можно переделать слова по текущую ситуацию:

«…Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы Божий (!) мир построим

– Кто был ничем, тот станет всем…».

Последнее четверостишье я произнес вслух, едущий рядом на лошади Овчинников навострил слух:

– Новая песня?

– Чистополь! – к нам подскакали казаки передового разъезда, я дал шенкеля Победителю, радуясь, что можно не отвечать вопрос генерала.

На окраине города нас встречала представительная делегация. Возглавлял ее исполинского роста и богатырской стати бородатый мужик по имени Тихон Маленький. Плечи у него были широченные, а кудрявая голова не по корпусу маловата. Рядом с ним кряжистый Овчинников казался карапузиком. Темного сукна, перехваченная цветистым кушаком поддевка парня была туго набита мускулами. В каждый подкованный сапог его могли бы поместиться по мешку крупы. Словно вылитый из чугуна, Тихон Маленький давил ногами снег.