Начало - [58]

– Царь-батюшка! – Афанасий Никитин запричитал – Богом молю, охолони, не лезь вперед. Мы сами.

Я закашлялся от порохового дыма, ничего не ответил. Мои казаки тем временем даже не сражались, а агитировали.

– Братцы! Солдаты! – кричал Почиталин, врезаясь в серые ряды солдат – Что вы делаете? Своих братьев-крестьян убивать идёте?

Трупы крестьян, с цепами и вилами в руках и, правда, валялись по улицам.

– Опомнитесь! Ведь мы его величество защищаем, государя Петра Федорыча. Смотрите, смотрите! Он здесь сам находится, отец наш всеобщий!..

Слыша эти призывы, солдаты было дрогнули, остановились. Даже послышались бесстрашные голоса:

– Будет нам братскую кровь проливать! Ведь они за мужика, супротив бар. Сдавайся, братцы! – Но к смелым крикунам тотчас подлетали офицеры, замахивались на них прикладами, тесаками, устрашающе кричали:

– Смерти захотели?

Казаки стреляли по офицерам, те по казакам. Но чем дальше, тем больше пехотинцев бросали мушкеты. А некоторые так и вовсе разворачивались против своих военачальников. Я увидел, как одного поручика или подпоручика подняли на штыках, второго…

– Те кто с нами – я вытащил из седельной сумки смятый берестяной рупор, расправил, приложил его ко рту – Становись вправо.

На всякий случай показал саблей куда.

Пехотинцы стали перебираться, перешагивая трупы, на правую часть безымянной улицы. Осталось лишь десяток сомневающихся.

– Кончай барей! – Чика-Зарубин первым вырвался вперед, ударил офицера пикой. Тот попытался парировать шпагой, но наконечник вошел прямо в грудь, выйдя из-за спины. Тут же казаки дали залп с лошадей и дело было решено. Но только на одной из улиц. На других – шел бой. Всадники спешивались, перебегали от хаты к хате, стреляя набегу. Я заметил, как некоторые казаки падают убитые. Было много раненых, которые шли обратно к околице. Горело несколько изб. Башкиры и татары стреляли из луков навесом через головы.

– Дальше, Чика, дальше! – я опять махнул саблей, указывая на восток. Там тоже грохотало.

К тому моменту, когда мы прошли Берды насквозь, бой уже фактически закончился. Овчинников добивал 2-й батальон сибирского полка, от которого остались лишь едва видные остатки прорванного в нескольких местах карэ. Сибирцы не сдались и легли почти все.

Снег усилился, превратился почти в метель.

– Что дальше, царь-батюшка? – Овчинников тяжело дышал, вытирая кровь с сабли. Вокруг меня сгрудились Чика, Никитин, Почиталин…

– Где младшие Твороговы? – я обернулся, разыскивая своих вестовых, услугами которых впрочем, я не пользовался.

– Ранили старшего, Степана – хмуро ответил Иван – Андрей сейчас с ним.

А я ведь даже не заметил, как пропали Твороговы.

– Идем на Оренбург – я принял решение.

Военачальники заворчали.

– Куда идти то? – первым начал Чика – В метель растеряемся.

– Порядки не выстроим – поддержал Овчинников – Как нападать на лагерь Корфа то? Да и где он?

– У яицких ворот лагерь – к нам подъехал Бондарь – Я проведу

* * *

Бой у ворот тоже пошел вовсе не по плану. Под прикрытием метели мы выскочили к рогаткам, за которыми горели костры. Караулы подняли тревогу выстрелами, казаки спешились и полезли в рукопашную. Прицельный огонь вести было очень трудно, поэтому в ход пошли сабли, да пики. Корф барабанами стал выстраивать в центре лагеря карэ, попытался развернуть пушки. Но людей у бригадира оказалось сильно меньше, чем я ожидал и это сработало против него. 1-й и 2-й оренбургский устроили резню – казаки, башкиры, киргизы с красными повязками на рукавах и шапках легко узнавали друг друга, наваливались разом на любой очаг сопротивления, не давая выстроить правильный порядок. Солдаты же Корфа путались, бегали по лагерю между палаток, сдавались целыми капральствами… Мои бойцы уже сидели на лафетах правительственных пушек, семеро сопротивлявшихся артиллеристов валялись порубленными, поколотыми. Канониры, бомбардиры и куча обозных мужиков, стоя на коленях, просили о пощаде… В результате еще даже не наступил вечер, а дело было решено.

– Царь-батюшка – ко мне подскакал Чика, ведя на поводу высокого черного жеребца с белой звёздочкой на лбу, с белыми же бабками – Ты жалился, что твой Гром не так уже резв.

О чем Пугачев жаловался Зарубину, я разумеется, не знал, поэтому просто кивнул.

– Вона, смотри какого мы красавца из под Корфа добыли… Прими дар от всего нашего казачества яицкого!

Я протянул к жеребцу руку, тот прижал уши, оскалился.

– Осторожней, царь-батюшка, кусается – Почиталин послал свою лошадь вперёд – Дикий, нехолощеный. Да, кажется, не объезжен.

– Объезжен, объезжен – Чика откровенно любовался четвероногим трофеем – Так выезжен, что тебе, Ваня, и не снилось! Да только наездник ему нужен такой! Царских кровей.

Я отвязал поводья, потянул лошадиную голову вниз. Зашептал в ухо всякую чушь. Конь всхрапнул, принюхался. Я покопался в карманах, нашитых на кафтан, дал красавцу сухарь. Пока он жевал, вскочил ему на спину. Седло казалось неудобным, с высокой лукой.

– Ежели будет дурить – Почиталин махнул плеткой – Ты его кулаком, Петр Федорович, промеж глаз. И хлыстом бы туда, по брюху.

Я подобрал поводья, дал шенкелей. Конь взвился, попытался скинуть меня. Пришлось прижаться к спине, загнать добычу в сторону от дороги, в сугробы. Провалившись по грудь в снег и устав, конь успокоился.