Начало пути - [33]

— Хочешь еще поиграться со мной, мой сладкий? — вкрадчиво спросил колдун, скривив в недоброй улыбке свои губы, — ничего не выйдет. Не хочешь по-хорошему, будет по плохому.

И он позвал своих слуг, а когда они прибежали, приказал им сорвать с мальчишки плащ, который по ветхости не выдержал такого обращения и порвался. Эдвин, прикрывшись руками, с отвращением и презрением смотрел на мужчину, который, казалось, уже начал пускать слюни от предвкушения.

Даже сейчас, страшно израненный и избитый с синими и багровыми кровоподтёками на коже, юноша был исключительно хорош собой, и колдун невольно залюбовался им, откровенно рассматривая свою собственность. Его будущий любовник обладал идеальной, но, ни на кого не похожей, красотой. Всё в нём было соразмерно — плавный овал лица с тонкими чертами, высокий лоб, тёмные, как будто бархатные брови в разлёт, точёный нос, чистая, изысканная линия губ, раздвигающихся в обворожительную улыбку, сейчас, впрочем, плотно сомкнутых и изумительно красивые глаза. Блестящие, очень большие, миндалевидные, немного удлинённые, чуть приподнятые к вискам, обрамлённые чёрными, пушистыми ресницами. У них был совершенно необычный цвет — насыщено синий, глубокий в счастливые моменты светлевший до лазури, как небо летним днём. А во время гнева или горя глаза темнели и становились тёмно-фиолетовыми, как предгрозовые тучи. Вокруг лица вились густые иссиня-чёрные волосы. У юноши была статная, тонкая, но мускулистая фигура с узкими бёдрами и стройными ногами.

Вот таким и видел принца Болдуин. Но если бы он мог увидеть своего пленника здоровым, в обычной жизни, то узнал бы, что тот обладает плавной, грациозной, кошачьей походкой, свойственной прекрасным фехтовальщикам и танцорам, а так же, природной элегантностью, отличным вкусом и великолепным чувством юмора. Но этого ему бы никогда не довелось увидеть. — Ложись в постель, — велел колдун Эдвину и когда тот помотал головой, зло сощурился и сказал:

— Я могу приказать своим слугам бросить тебя на кровать и привязать, но я всё же, попытаюсь договориться с тобой. Хочу, чтобы ты всё делал добровольно. Мне, откровенно говоря, как-то лень ломать твоё сопротивление. Иногда и это бывает забавно, придаёт жизни тонус, но не сегодня. Я немного перепил, а то может и поиграл бы с тобой в эту игру.

— Я никогда не сделаю этого добровольно! Можете приказывать своим слугам что угодно, я всё равно буду сопротивляться. Можете даже убить меня, я не пойду на эту мерзость, — твёрдо и спокойно, без всякого пафоса, как о чём-то без сомнения решённом, сказал Эдвин.

— Ну что ж, раз ты не хочешь и собираешься упираться и дальше, должен предупредить тебя, что если ты так и не согласишься, то я стану пытать твоих друзей, пока ты не скажешь «да». И начну я, пожалуй, с девчонки. Сначала она побывает в моём доме, на твоём месте, а затем я отдам её малышу Теду, пусть позабавится с ней во всех смыслах, уверен, он её как следует и поломает и оприходует, ну а на закуску, я передам всё, что от неё останется стражникам. А мужчин ждут просто пытки. Вот Тедди и развернётся, как с тобой, а то с другими иной раз приходиться его ограничивать. Но ему одного тебя маловато, а пытая твоих друзей он, опять же, сможет порадоваться. Он свою работу любит. К сожалению, Тэд неделю назад приболел, пришлось другого палача нанимать. А он душу в свою работу не вкладывает, и заключенный не столько боли испытывает, сколько нужно. Я даже иной раз сам хотел этим заняться. Надо будет этого нерадивого палача уволить, как только Тэдди на работу вернется, — пожаловался Болдуин Эдвину, забыв, что не сможет найти у того сочувствия в этом вопросе. — Впрочем, твоим друзьям и девке и такие пытки вряд ли понравятся, да и наш лучший палач долго болеть не будет. Хотя я может быть, кого-нибудь из твоих приятелей тоже удостою своим вниманием. Я среди них приметил нескольких вполне привлекательных парней, не таких красавчиков, как ты, но тоже ничего. Пока что их почти всех никто не трогал. Просидели спокойно всё это время в камере, но, видимо, всё ещё впереди.

Эдвин от такой перспективы для дорогих ему людей просто похолодел и ужасно разволновался. И почувствовал, как вся его решимость сопротивляться изо всех сил начала стремительно таять. И от этого дрогнуло его сердце, и в душу начал закрадываться страх. Нет, смерти и боли он не боялся, вернее такой страх он научился преодолевать со спокойствием и твёрдостью в душе. Но, то что, ему предстояло теперь, когда он понял, что сопротивляться ради себя одного он не имеет права, было слишком ужасным, слишком отвратительным и мерзким, чтобы он мог оставаться спокойным.

Принц чувствовал, как его душу заполняет липкий ужас и слабость. Ему хотелось стремглав убежать отсюда, или хотя бы начать кричать на одной ноте — нет, нет, нет, не хочу. Но он не мог представить себе, что из-за него, из-за его слабости его друзья так пострадают. И в особенности милая, добрая, Делия. А что тогда станется после этого с Ником, который успел полюбить девушку, вообще и вообразить невозможно. В таком состоянии человек способен на самые безумные поступки. А в том, что колдун непременно осуществит свою угрозу, что его слова не простое сотрясение воздуха, юноша нисколько не сомневался. Не такой это человек, чтобы пожалеть кого-то, если он уже принял решение. А ведь Эдвин стольким обязан Делии, сколько раз она спасала его, не мог же он отплатить ей чёрной неблагодарностью! А если бы он даже и не был ей чем-либо обязан, то какая разница. Всё равно он не мог допустить ничего из того, о чём распинался проклятый колдун. Ни с ней, ни с ребятами, ни с кем из них! Пусть уж из всего их отряда пострадает только он, он один, но не все. Он сможет вытерпеть это, стиснет зубы, и вытерпит эти мерзкие прикосновения пухлых и потных рук. Смог же он выдержать пытки и ничего не сказал и дальше не скажет, сколько бы его ещё не пытали, и это тоже выдержит. И как бы ни терзал его ужас перед предстоящим, он понимал, что другого выхода у него нет. От него зависят другие люди. И поэтому, сжав зубы, он только кивнул на вопрос колдуна: