Начало пути - [24]

— Но про девушку ничего в розыскном листе не сказано, почему же вы её не отпустите?! — Возмущённо спросил Ник.

— Раз она с вами, то значит и её надо забрать, а потом судья разберётся, что к чему.

А Эдвин спрашивал себя с досадой — как они все, с самого утра, почти за целый день, могли не заметить слежку патрульных? Конечно, те может быть сменялись, но вряд ли это было так, раз речь шла о вознаграждении. Его никто не упустит и делиться ни с кем не захочет. Впрочем, все стражники кажутся на одно лицо, а в Церене они встречаются на каждом шагу. Но, всё равно, это их не оправдывает и не извиняет. Расслабились, попав в город, особенно он, после лечения, и это вместо того, чтобы ещё более насторожиться и постоянно оглядываться! Вот и попались — следовало ожидать! Хотя, возможно, всё же на них донёс целитель, но тогда, скорее бы, их арестовали ещё накануне вечером, прямо в гостинице. Ну да теперь всё равно. Чего гадать, почему они попались, главное это произошло, и придётся принять это обстоятельство, как есть.

Все вместе они дошли до городской темницы, и стражники завели всех арестованных в одну большую комнату, оказавшуюся кабинетом начальника тюрьмы. Сдав своих подопечных, стражники ушли. Но вскоре туда зашел колдун, который внимательно оглядев всех присутствующих, распорядился, чтобы тюремщики отвели Эдвина и Лорана в отдельные камеры, а остальных в одно большое помещение. Таким образом, их разделили, и товарищи принца и графа очень волновались за них, не зная, почему их посадили отдельно, как там они в одиночестве и что с ними делают, или собираются делать. С ними самими пока что ничего плохого не происходило, если не считать плохим само пребывание в тюрьме, да ещё в таких условиях. В их камере, сырой и холодной, не было даже лежанок, только грязная слежавшаяся солома на полу. К тому же они явно находились в подвальном этаже, так как в камере не было никакого, хотя бы маленького окошка и царил почти полный мрак, разбавляемый только слабым светом факелов горящих в коридоре и просачивающимся к ним через зарешеченную щель в двери. Поэтому они не сразу обнаружили, что находятся здесь не одни. Оказалось, что вместе с ними сидели, судя по голосам, парень и девушка, которых они совершено не видели.

— Давайте познакомимся, — предложил парень, — похоже, нам ещё долго придётся сидеть вместе. Меня зовут Вил, а рядом со мной моя подружка Лера. Милая подай голос, а то наши соседи тебя не видят.

— Это я, — сказала девушка звонким голоском, — а вы кто? Как вас зовут? За что вас сюда посадили? — засыпала она их вопросами.

Друзья назвали сокамерникам свои имена, опуская титулы и звания, и сказали, что в тюрьму попали по ошибке, не желая называть незнакомым людям истинную причину.

— Ну да, все так по-началу говорят, пока их не обломают — усмехнулся Вил.

— Обломают? Как это? — Немного испугано спросила Делия.

— Известно как, пытками, — все так же насмешливо и одновременно грустно объяснил парень.

Друзья с тревогой переглянулись, забыв, что все равно друг друга не увидят. А Ник успокаивая задрожавшую от таких жестоких слов любимую, обнял её, и недовольно заметил, что незачем пугать беззащитных девушек. Но больше всего тревожно всем стало не за себя, а за Эдвина, и Лорана которых с ними не было, и это показалось им плохим признаком.

— А мы не станем скрывать за что нас посадили, — меж тем, почему-то весело, продолжил Вил, — мы с Лерой воры и нас поймали прямо в том доме, который мы хотели обворовать.

— Воры?! Вот это да! До чего я дожил, сидеть в тюрьме в одной камере с ворами! — Воскликнул барон Эвер.

— Вы бы тоже стали вором, если бы жили так же, как мы, — немного уязвлено возразила Лера, — если бы вы знали наши истории, вы бы так не говорили.

— Не обижайтесь, я вовсе не хотел вас задеть, — примирительно заметил Нэт.

— А я бы хотела узнать ваши истории, — поспешила сказать Делия, которая очень не любила обижать людей, а ещё больше не выносила конфликты.

— Почему бы и нет? Тогда первым расскажу я, — предложил Вил и начал, — я родился в благополучной семье. Мой отец был купцом, дела вёл справно и мы с матерью ни в чём не нуждались. Я у моих родителей был единственным ребёнком. Мама чуть не умерла, рожая меня, и целитель предупредил отца, что если он не хочет потерять жену, детей им больше иметь нельзя. Отец до конца своей жизни очень любил маму и он удовлетворился только одним ребёнком, тем более, что родился мальчик, наследник и он рад был, что ему будет, кому передать дела в старости. До моих десяти лет всё шло очень хорошо, даже замечательно. Отцовское дело процветало, но потом отец как-то постепенно пристрастился играть в карты и однажды, очень сильно проигрался. Это ещё не было катастрофой, но дело его пошатнулось. Он сильно переживал из-за этого, ему было очень стыдно перед нами с мамой и он, чтобы облегчить свои страдания начал пить. Но всё же, некоторое время удерживался от игры.

А потом сорвался и снова пошёл играть, нарвался на шулеров и опять продул деньги ещё более, чем в первый раз. И он снова напился. Так и пошло — он играл, иногда выигрывал, но чаще проигрывал. Причём ставки становились всё выше, а ему фатально не везло, хотя каждый раз он садился за карточный стол с единственной мыслью — отыграться и вернуть всё, что потерял. Наша жизнь становилась всё хуже и хуже. Нам пришлось переехать в другой более скромный дом, а затем и вовсе в какую-то хибару. Видели бы вы, как рыдала моя мать, когда мы покидали наш первый дом. И не потому даже, что ей не хотелось жить более скромно. Просто это был её Дом, место, в которое она вложила душу, куда она приехала после свадьбы с любимым человеком, где родила своего единственного сына, где она была счастлива много лет, несмотря ни на что. Плакала она, когда отца не было дома, не желая травмировать его ещё больше, но я-то видел и осуждал его, хотя всё равно очень любил, понимая его слабость. А ведь в раннем детстве он, наверное, как и всем детям, их отцы, казался мне самым сильным. Когда мы переехали в хибару, мама уже не плакала, просто смирилась с тем, что есть. А нам, конечно, пришлось отказаться от слуг и от вкусных разносолов. Еда становилась всё более скудной.