Начало повестушки - [6]

- Элоиза!! - лицо аббата багровеет.

- Так значит, это правда - то, что говорил отец Юбер? ("Святая Цецилия!

Да неужто он сам не понимает, во что лезет?") А не боишься, что за книгой когда-нибудь явится законный владелец? ("И что кто-нибудь увидит на шее мертвого тамплиера драгоценность, которая должна находиться в сокровищнице святой обители!")

- Кто? Они все мертвы!

- Двадцать рыцарей мертвы. о орден жив. Кто укрылся в Португалии, кто в Англии, кто в Лангре. Все еще может перемениться. ("Особенно, когда аббат узнает, что святая реликвия, подаренная им любимой женщине, попала в руки его главного соперника! Да еще и нечестивца! Воистину, на ложе страсти мы не ведаем, что творим!") А ты сам говорил, что тело командора так и не нашли.

- Вздор. За эти полгода никто не видел Монтальяка живым.

- Так-то оно так, Рене. Да только и мертвым его тоже никто не видел!

Эта фраза рождает в мозгу настоятеля ужасную, невероятную мысль:

"Элоиза! Ты...

ведь ты спала с ним!!"

- С Ангерраном? Ты опять за свое, Рене? - Элоиза хочет погладить любовника по голове, с тайной мыслью проверить, нет ли у него жара, но аббат резко отстраняет ее руку. - у да, спала - только чтобы попробовать, каков он в постели. Так же, как со всеми остальными. у сколько еще можно повторять, что, в сущности, у меня есть только ты? ("И это пропахшее ладаном чучело еще корчит из себя ревнивца!"). - Элоиза старается говорить мягко и ласково, как разговаривают с детьми и блаженными, чтобы успокоить их. о аббат не желает успокаиваться: "Ты спала с ним... ты любила его ...

и ты помогла ему выбраться из замка! Вместе с его сатанинской книгой!

Где ты его прячешь, говори?!"

- у все, Рене, с меня достаточно. Это переходит всякие границы. Я сегодня же уеду, и больше вы меня здесь не увидите!" - Элоиза решительно встает с кровати и тянется за висящей на стуле одеждой. В ответ аббат с неожиданной для него силой швыряет ее, как куклу, обратно на постель.

"Пусти, сумасшедший!" "Я, ваш духовный отец, приказываю вам, - слышите, приказываю! - во всем признаться! Или, клянусь, я найду способ заставить вас говорить!" - шипит преподобный Рене, врываясь в раскрывшуюся перед ним долину любви, как Ален Терзье - в командорию тамплиеров. "Хорошо, хорошо... Если так, то я привезу тебя к нему... (душевнобольным говорят то, что они хотят слышать!) Он в надежном месте... книга будет у тебя... и кубок... Дней через десять ("Святой Рене! Святая Элоиза! Сделайте так, чтобы, проспавшись, он выкинул из головы этот бред!")... Раньше нельзя...

не будет случая... у ты же не хочешь, чтобы о нас заговорили!... Аббат, получив наконец от женщины то, что хотел, смотрит на нее почти с ненавистью.

- Элоиза! Я даю вам десять дней. Если в назначенный срок книга не будет здесь...

Я поступлю... Трибунал инквизиции поступит с вами, как с ведьмой и прелюбодейкой!

- Рене, Рене! - Элоиза огромным усилием воли добивается, чтобы ее смех звучал естественно. ("Я слишком далеко зашла... а он - дальше некуда. Пора кончать. А жаль: он был весьма полезен... и щедр")... - Можно подумать, мне самой не хочется быть любовницей... кардинала де Сент-Эмиля!

- А мне - возлюбленным... герцогини де Монтраше! - клюет на приманку аббат. - За это следует выпить!

- Разумеется! ("Спасибо, святая Элоиза!")

Подойдя к столу, баронесса наполняет вином бокалы, затем, делая вид, что поправляет кольцо, осторожно сдвигает ногтем камень...

От упавшей в бокал прозрачной крупинки вино мгновенно мутнеет, и сразу же вновь становится прозрачным.

- Ваше здоровье, мадам герцогиня!

- Ваше, монсеньер кардинал!

- Твой долг христианки - открыть мне убежище еретика! - уже игривым тоном шепчет ей на ухо повеселевший аббат, лаская ее пышные ягодицы и предвкушая, как первым делом выпросит у Сатаны любовное копье подлиннее.... о да, в точности такое, как у этого нечестивого графа! Чтобы Элоиза, как полагается благовоспитанной даме, в отсутствие мужа не искала иных развлечений, кроме беседы духовного отца!

- Можете быть спокойны, мсье аббат: очень скоро вы сможете лично побеседовать с мессиром де Монтальяком...

...Два дня спустя монастырские колокола звонят отходную по скоропостижно скончавшемуся отцу настоятелю - образцу благочестия, борцу с ересью, светилу богословия. "Сердце, - выносит свой вердикт брат лекарь, сердце у него всегда было слабое! А он так изнурял себя ночными бдениями и постом!" Приехавшая на отпевание Элоиза, которой черное очень к лицу, шепчет про себя, склонившись, чтобы последний раз приложиться к руке своего духовника: "Теперь Ангерран может спать спокойно... и я - тоже".