Начало перемен - [18]

И Павел отнял руки.

— Ну, как?

— Нормально вроде, — сказал Гуров, щупая голову. — А что это со мной было?

— Было близко к предынсультному состоянию.

— И с чего вдруг?

— Вы участвовали в этой ситуации на самом деле. И подсознание это вспомнило. Тогда у вас был микроинсульт.

— На фотографии была… Катя? — хрипловато спросил Гуров.

— Да. Но давайте не будем обсуждать эту фотографию, это сейчас вам вредно. На сегодня хватит. Проголодались?

— Как волк.

— Идемте питаться. И Катю позовем.

Катя перехватила их у входа в ресторан.

— Ну, Павел, какой предварительный прогноз?

— Предварительно — порядка 50 % вероятности, что большая часть памяти восстановится в течение нескольких недель.

Катя подумала.

— Не очень внятно. Но ситуация, вроде, лучше условной среднестатистической?

— Однозначно. А насчет внятности — нам, авгурам (в древнем Риме предсказатели по полету и крику птиц. — Примечание автора), нужно достаточно времени для изучения предмета. Птица–то в Москве пошла — ой, не та.

— И когда станет понятнее?

— Завтра–послезавтра.

Быстренько покончив с едой, Павел приступил к рекомендациям.

— Во–первых, погуляйте часик–другой по лесопарку в окрестностях. Лекарства быстрее будут выводиться. Катерина, у человека некоторые временные проблемы с вестибуляркой. А при виде фотографии с вашей… м–м–м … несостоявшейся смертью инициировалось на подсознательном уровне предынсультное состояние. Так что будьте все время рядом и в случае чего сразу вызывайте меня.

— Понятно, — сказала Катя.

— Сергей Александрович, будьте добры, никаких, даже как бы безобидных лекарств без консультаций со мной. Алкоголь вам сегодня нежелателен, в течение недели — в пределах пятидесяти грамм в сутки в пересчете на чистый спирт. Вам, Катерина, как сопровождающему лицу норма — в пределах полулитра в сутки в пересчете на чистый спирт.

— Что за антидемократические ограничения?! — возмутилась Катя. — Мой метаболизм легко справляется с литром!

— Должен следовать завету «Не навреди!» — напыщенно заявил Павел и подмигнул смеющемуся Гурову. — Не уверен, что сможете эффективно эскортировать Сергея Александровича при дозе свыше полулитра!

— Да черт с вами, — с надрывом сказала Катя. — Ради мужа немного потерплю.

— К вечеру у вас, Сергей Александрович, лекарства должны в основном распасться. Но пока лучше побыть здесь, рядом со мной. Послезавтра поговорим по результатам диагностики. Вопросы?

— Вроде все понятно, — ответил Гуров.

— Ну и, наконец, бесстыдно приставать к мужу советую не раньше позднего вечера, — завершил Павел.

— А когда у нас теперь начинается поздний вечер? — спросила Катя.

— В двадцать три часа двадцать три минуты двадцать три секунды, — ответил Павел. Подумал и уточнил: — По Москве, а не какому–нибудь Новосибирску.

Был облачный нежаркий приятный денек.

— Из слякотной весны прыгнул в лето, — задумчиво сказал Гуров. — А как мы с вами познакомились?

— Случайно. Вы попали в выборку, которую я как социо–психолог анализировала. Подробнее потом расскажу, ладно? Забавно, что мы с вами тогда тоже некоторое время блуждали между «ты» и «вы».

Гуров приостановился:

— Вы… ты обижаешься?

Катя улыбнулась:

— Нет, конечно, Сереж. Я же вас хорошо знаю, вы глубинно вежливый человек. И понимаю, что вам просто на уровне рефлексов неудобно говорить незнакомой даме «ты», даже если умом вы понимаете, что были с ней близки несколько месяцев.

Они некоторое время шли по асфальтовыми дорожкам лесопарка молча, а потом Гуров спросил:

— Вы меня извините за настойчивость и, может, даже бестактность, — для меня все–таки загадка, чем такой посредственный пожилой дядечка, как я, привлек ваше благосклонное внимание?

Катя звонко рассмеялась:

— Ну, например, в самом начале нашего знакомства посредственный дядечка изумил меня знанием лирики Александра Сергеича. А потом — вообще любовью к поэзии. Вы мне часто читали стихи.

— Читал стихи? — удивился Гуров. — Лет десять–пятнадцать никому не читал стихов. Поэзия у меня такое интимное хобби.

— А мне — читали! — гордо сказала Катя. И, подойдя совсем близко, взяла его за руку, запрокинув голову:

— Сережа, почитайте, а? Я соскучилась, так много времени прошло, больше недели…

Гуров не удержался и легонько поцеловал Катю в губы. Глаза у нее расширились, она закинула ему руки на шею, прижалась к нему и стала целовать его лицо, что–то тихонько и невнятно бормоча.

Потом уткнулась ему в грудь — и с усилием отстранилась:

— Сереж, не надо больше так делать до вечера, ладно? А то мой бедный организм где–нибудь треснет. Почитай лучше стишков.

Гуров подумал.

— Знаешь, меня, провинциала с юга, почему–то по–детски удивляет скоропреходящее московское лето. Желтые листья начинают попадаться в самый разгар, чуть ли не в июне. И вот есть такое стихотворение — не только и не столько про это, но в том числе:

В моем стакане быстро тает лед.

Еще июль, еще совсем не осень.

Но первый лист, сомнения отбросив,

срывается в порхающий полет.

Он так беспечно желт и деловит,

что ни о чем, наверно, не жалеет.

В конце концов, никто не уцелеет.

Но этот лист не падает — летит.

(стихотворение автора)

Помолчав, Катя сказала:

— Это, можно сказать, и про тебя стихотворение. Я ведь тебя полюбила, просто как милого, доброго, умного человека. А ты оказался еще и буквально рыцарем без страха и упрека. Жалко, не могу тебе пока рассказать.