Начало конца комедии - [131]

– Не волнуйся, – сказал я Яше. – Сейчас вернется твой хозяин.

– Кушать х-х-хочу! – ответил мне Яша.

Я вообще-то не очень одобряю попугаев. В обычае держать их на судах мне мнится какое-то пиратское пижонство. А тут почувствовал смысл – этакие буддийские устойчивость и покой, защищенные крепким клювом. И еще мне раньше казалось, что зеленое с красным не режут глаз только нашему боцману. А через Яшку я и в этом сочетании обнаружил мудрость соединения несоединимого.

Вернулся хозяин, попугай успокоился, а я пожаловался на сверхделикатность чифа, на полное отсутствие у него прохиндейства и других пробивных талантов.

– Ваш старпом человек без сомнения чистый и несовременный, – сказал Владимир Дмитриевич. – Но вы ему знаете что посоветуйте? Не умеешь нужному клерку или секретарше начальника сунуть шоколадку– купи шоколадный набор и подари. Широко подари, не под столом, а на всем честном народе. Да, супруга, конечно, такое не одобрит, но… Вы думаете, в старом флоте по-другому на Руси было? Если старший офицер хотел корабль держать в порядке, то у него в кармане оставался шиш. Вон Синявин – своими деньгами зарплату эскадре заплатил и до смерти нищим прожил – так уж у нас сложилось. Ведь ты девочек в бухгалтерии или расчетном отделе боишься потому, что сам раб в душе. А вот когда преодолеешь нежелание эти пятьдесят рублей тратить, то и в себе рабскую кайлю выдавишь.

Я кивнул. Все это была святая правда. Правда, эта святая правда была правдой в такой же степени, как и святой ложью.

Я отработал старшим помощником около двадцати лет, – сказал Владимир Дмитриевич. – Отец погиб перед войной. Я на "Ермаке" плавал – только в арктических рейсах, как понимаете. Вас судьба сводила с "Ермаком"?

…Конечно сводила. Первый раз в пятьдесят третьем году. Я шел на Восток на среднем рыболовном траулере No 4241. Караван попал в тяжелые льды в проливе Матиссена в архипелаге Норденшельда. "Ермак" завел нас в залив Бирули в бухту Северную. Там белый медведь брел по кромке слабого прибоя, мимо покинутых черных строений. С военного тральщика ударили по медведю из спаренного зенитного пулемета, но не попали. Потом мы высадились на берег и очутились среди неряшливой смерти. Могилы зимовщиков были возле самых домов. Одну надпись на кресте я разобрал. Там был похоронен ребенок, проживший на свете одни сутки, и его мать. В развалившихся хижинах валялись еще не сгнившие до конца бумаги, и вообще создавалось впечатление, что люди или все неожиданно вымерли, или торопливо ушли…

– Да, – подтвердил Додонов. – На них свалилась какая-то зараза. И я помню тот заход с караваном в Бирули. Лед из Матиссена начало выдавливать в бухту – неприятный был момент.

– Тогда вы можете помнить и меня, – сказал я. – Наши люди давно не мылись – запас воды был жесткий. И я отправился на "Ермак" попросить мытьевой воды пару тонн. Такой поступок можно объяснить только молодой наивностью: мне было двадцать четыре тогда. Я помню, что оробел сразу, как попал в тусклый проблеск красного дерева и надраенную медь и тишину коридоров.

– И дали вам воды? – спросил Владимир Дмитриевич,

– Нет. Капитан славного ледокола вышиб меня из каюты… – здесь я сказал слова, какими меня вышибли с "Ермака".

Додонов засмеялся.

– Знаете, а ведь это я вас тогда вышиб, – сказал он. – Капитан уже не употреблял таких слов. А я -старпом – еще ими пользовался.

В каюту постучали. – Это второй с объяснительной? – спросил я.

– Вероятно.

– У меня предложение. Пусть он сходит ко мне на пароход и лично извинится перед боцманом и старпомом. И тогда похерим все это дело, а? Ведь вообще-то видно, что парень толковый. Мне даже кажется, что из него отличный современный капитан выработается.

– Хорошая идея, – сказал Додонов. – Только он может и не согласиться – парень с норовом.

Парень согласился. Он легко пошел на духовный компромисс и преодолел самолюбие. Он расчетливо преодолевал возникшие в этой истории сложности и облегчал себе жизнь. Но он ни на йоту не приблизился к осознанию возвышенных истин, – то есть ощущению морского товарищества, которое от него требовалось. Парень уже необратимо усвоил, что облегчить себе жизнь можно только, начисто отринув от себя возвышенные истины, а упираться дальше, проявлять гонор и гордость и т.д. – все это теперь пойдет в убыток.

Я смотрел на парня – он не успел выплюнуть жевательную резинку перед дверями капитанской каюты и теперь прятал ее за щекой, отчего лицо его стало похоже на бабское, хотя и с пшеничными усиками, – я смотрел на него и думал о том, что уйду с флота. Я уже много раз думал завязывать с морями. Господи, уже давно мне предлагают кабинетную работу в НИИ. Там, на берегу, можно отгородиться от подобных рациональных ребят домашними стенами… Надо только набрать полную грудь воздуха и решиться подать заявление. И никто не будет меня удерживать – на мое место найдется сотня желающих и подходящих…

– Отправляйтесь на "Обнинск" вместе со старшим помощником. О результатах доложите утром. Надеюсь, запомните эту прогулку навсегда, – заключил Додонов.

Детина выкатился. Я не сомневался, что сейчас – за дверями – он высказал в мой адрес немало точных соображений.