Начало гражданской войны - [4]
Почувствовав себя господами положения, хотя бы на короткое время, Краснов и другие генералы не постеснялись открыто показать свое лицо царских генералов. «Слово «царь» было все еще жупелом для многих людей из серой части Круга, — признается Краснов. — С именем царя неразрывно связывали представление о суровом взимании податей, о продаже за долги государству последней коровенки, о засилии помещиков и капиталистов, о белопогонных офицерах и об офицерской палке. Царь и монархия противополагались понятию «свобода». Между тем, атаман служил торжественную панихиду по убитом большевиками царе и отдал об этом приказ; официозная газета «Донской Край» редактировалась Родионовым, считавшимся ярым монархистом, и в ней помещались статьи, говорившие благожелательно о восстановлении монархии в России».
Как же действовало на население это стремление к реставрации царизма со всеми его порядками? Вот как отвечает на этот вопрос сам Краснов:
«Англичане и французы вынесли впечатление, что на Дону настроение монархическое. Но это было верно только отчасти… Если бы спросили казаков, хотят ли они вполне вернуться к старому, более половины решительно ответили бы — нет! Простые казаки и крестьяне не желали реставрации, потому что с понятием о монархии первые связывали поголовную принудительную воинскую повинность, обязанность снаряжаться за свой счет и содержать верховых лошадей, ненужных в хозяйстве… Крестьяне думали о возвращении помещиков и о наказании за те разорения, которые они сделали в помещичьих усадьбах».
И опасения крестьян были вполне основательны. Следом за белогвардейскими армиями или вместе с ними шли выгнанные из имений помещики, старые пристава, жандармы и т. п. и творили жестокую расправу. Генерал Покровский рассказывает, что на севере Дона при участии Краснова образовалась Добровольческая армия под начальством генерала Иванова. Она «несла с собой чисто монархические лозунги. В тылу ее пороли мужиков, отнимали у мужиков землю в пользу помещиков, восстанавливали земских начальников и исправников. Осенью 1918 года армия эта была окончательно уничтожена восставшими крестьянами».
То же неудержимое стремление к возврату всего старого видим мы и во всех других местах. По словам того же генерала Покровского, «главное командование Добровольческой армии выкинуло лозунг «великой, неделимой, единой России», смысл которого практически выявлялся в стремлении максимума реставрации дореволюционного политического и социального строя, неприемлющего федерацию».
В Сибири, — по словам Гинса, — совет министров пошел определенно в сторону «частно-правового строя и свободы торговли». Денационализация промышленности, восстановление частных землевладельческих хозяйств и отмена монополий были главными основаниями законоположений, принятых в течение июля и августа».
Еще резче характеризует эти попытки реставрации Будберг. «Старый режим распускается самым махровым цветом и в самых гнусных своих проявлениях, — пишет он. — Ни для кого не тайна, что у большинства спасителей только и на уме, сколько «серой сволочи» они повесят за то, что переиспытали». «Таких спасителей, которые на 90 % состоят из купцов и буржуев, как вдохновителей и кормителей, и офицеров, как исполнителей, деревня примет в дубье и пулеметы», — признает Будберг, сам убежденный монархист. «Вообще немало злобной подлости открылось в эти дни, — пишет Будберг в другом-месте. — Достаточно было пустяка, чтобы разверзлись уста и раскрылись во-всю настоящие чаяния и вожделения. Эти господа, возгоготавшие от жадной радости, в припадке самой подлой, свойственной трусам мести, действительно были бы счастливы, если бы кто-либо другой, их не замешивая и открыто не компрометируя, истребил бы не только комиссаров, но и большую часть серого русского народа… Спасители, храбро расправляющиеся с бутылками в ресторанах и кабаках, в своем бахвальстве сделались страшнее бенгальских тигров».
«В угаре надежд, поднятых свержением в Сибири большевизма, — пишет тот же Будберг, — померкли уроки прошлого, и все жадно тянутся к старым источникам кормежки, благ, преимуществ и наслаждений. Все чавкают оголодавшими челюстями, испускают похотливую слюну и неспособны видеть будущего — темного, грозного, безвестного».
Так было везде. Так было и на Украине. «В Киеве, — пишет Краснов, — союз «Наша Родина» также создал свою армию. В корпусе едва насчитывалось 2.000 человек. Из них не более половины было боеспособных; остальные были священники, сестры милосердия, просто дамы или девицы, офицеры контр-разведки, полиция (исправники и становые), старые полковники, расписанные на должности командиров несуществующих полков, артиллерийских дивизионов и эскадронов, и, наконец, разные личности, жаждущие должностей губернаторов, вице-губернаторов и градоначальников, с более или менее ярким прошлым». «Вся эта публика наполняла Кантемировку шумом и скандалами. Семенов начал вводить по уездам Воронежской губернии, только что очищенным казаками, земскую полицию старого режима со всеми ее недостатками — взятками и лихоимством».
