Начальник тишины - [44]

– Это что, правда, что ли все было? – растерянно спросил Влас.

Ему ответил великомученик Георгий, сидевший рядом:

– Правда, но можешь удостовериться. Читай «Жития святых», день двадцать второй по юлианскому календарю, месяца апреля. У нас с преподобным Виталием рядом дни памяти. Мои страдания Церковь вспоминает на следующий день, двадцать третьего апреля.

– Вы простите, что я спросил, – извинился Влас, – я просто подумал… Мне пришла мысль, что если бы в наше время какой‑нибудь монах в Москве около Интуриста…

– В ваше время так не спасаются, – сказал Гость. – Подвижники такого рода – это благой плод зрелой монашеской нивы. А сейчас монашество – это, увы, не обширная плодоносящая нива, а маленький цветник среди бездушных джунглей современной цивилизации. Вот ты, Влас, бросился в самое пламя спасать погибающую бабочку. И что из этого вышло?

Потупив взор, Влас тихо ответил:

– Я сам чуть убийство не совершил… Прости меня, Господи, я ведь и в Тебя целился, когда Ты там на улице Собою Жана загораживал.

Гость в глубокой задумчивости сказал:

– Если вы любите любящих вас, какая вам награда?.. И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете?.. Но вам, слушающим говорю: любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас, – Он сделал паузу. – Впрочем, безошибочно пройти путь спасения и в древности было не легче, чем сейчас.

– А как спасаться, Господи? – спросил Влас.

– Страданием… Об этом хорошо может рассказать мученик Севастьян, бывший начальник личной охраны римского императора. На греческом языке «мученик» значит «свидетель». В этом отличие мученика от простого смертника. Мученик тоже смертник, но он еще и свидетель истинной веры, – Гость кивнул в сторону сидевшего рядом с Ним юноши, приглашая его к разговору: – Возлюбленный Мой Севастьян, прошу тебя, засвидетельствуй нам свою веру.

Мученик встал, смиренно поклонился Гостю и молвил:

– В христианском страдании сокрыта великая тайна. Великая! Эту тайну не под силу разгадать мудрецам века сего. Христианская вера для них сплошной соблазн и безумие. Церковь Христова ежедневно отмечает праздник нескольких святых. И почти каждый день среди этих святых есть хотя бы один мученик. Это ли не безумие для мира? Убили человека, замучили, а христиане радуются, у них праздник. Да еще какой, с торжественными песнопениями и красивыми облачениями… И вот, что еще я скажу: страдания пожигают в нас зло, страдания воскрешают добродетели, страдания венчают нас золотыми нимбами фаворского света, сиянием нетварной энергии Божества. Это еще не все. Главная тайна заключается в том, что состояние страдания есть состояние Богооткровения. Божественный Страдалец, в Которого мы веруем, познается нами в нашем собственном страдании. Страданием познается Страдавшая Истина. Вера в Страдающего Спасителя есть та вершина, до которой призван подняться человеческий дух. Страдающий Мессия, Страждущий Царь оказался чужд как иудейским старейшинам и первосвященникам, так и властителям Римской империи. Кроткий и Смиренный Господь нелепым кажется – фарисеям и книжникам всех народов и эпох. Он глубоко отвратителен всем сверхчеловекам, революционерам и искателям земного счастья! Страдающий Спаситель…, – более великой истины я не знаю ни на земле, ни на небе. Я дважды умирал за Христа. Меня убили дважды. Сначала расстреляли, а потом, когда Бог меня воскресил, насмерть забили палками. Но мне мало двух смертей. Ради Христа, ради Страдающей Истины, ради Распятой Любви, я желал бы умирать непрестанно. Любовь мою Распяли за меня, распните же теперь и меня! Когда меня раздели и привязали к сухому дереву, и солдаты достали из колчанов стрелы, я радостно крикнул им в лицо: «Знайте, что смерть во Христе полна цветов, света и небесного аромата, словно чисто убранная праздничная храмина». Больше я не сказал им ни слова. Я кончил говорить с людьми. Теперь мне предстояла небесная дорога. Я поднял глаза вверх. Боже мой, как высоко. Целая бездна воздуха. Как я переправлюсь через нее? В этот момент в меня вонзилась первая стрела, она попала в шею. Стрела была просмоленная и цветом своим напомнила мне чернозем. Тогда я подумал, что это земля пытается не пустить меня к небу, желает навечно пригвоздить меня к сухому дереву. Мысль эта промчалась в моей голове за долю секунды. Раздался тугой шлепок о мое тело второй стрелы, потом третьей, четвертой, пятой… десятой и еще многих. Фонтанчики крови били из меня после каждого попадания. Странное дело: в ту минуту надо мной кружилось несколько бабочек шоколадного цвета. Вероятно, они приняли струи моей крови за сладкий гранатовый сок. Сколько было сил, я смотрел вверх, на прозрачную дорогу, уходящую в небо, на бабочек… В последнее мгновенье я увидел ликующий всезаполняющий бело-золотой свет. Потом я просто закрыл глаза…

– Скажите, пожалуйста, мученик Севастьян, – задал вопрос Влас, – А если нет гонений, если за веру не сажают в тюрьму и не расстреливают, то как же тогда страдать, как спасаться?

Мученик поклонился Власу и ответил: