Начальник острова Врангеля - [4]

«В начале июня текущего года… я обратился к Вам по телеграфу с просьбой командировать меня для работы на Камчатку. В конце октября, по приезде в Хабаровск, я устно повторил свою просьбу о посылке меня на Север. Вопрос Вами был оставлен открытым».

Ушаков резко откидывается на стуле и грустно улыбается. Вот как получилось — не отказано в просьбе, а ничегошеньки не решено. Сколько было надежд на встречу с уполномоченным! И вот встретились… Вряд ли тот разговор назовешь удачным. Скорее, наоборот. Разговор-поражение.

…Он и уполномоченный сидели тогда в маленькой комнатке с узкими, похожими на щель окнами. На подоконнике стояло чучело песца. Белый зверек поблескивал стеклянными глазами и, казалось, насмешливо скалил зубы. Всю стену занимала карта Дальнего Востока. Большой грузный человек сидел спиной к карте. Его бритая голова закрывала половину Приморья. Уполномоченный хмуро смотрел на Ушакова.

— Значит, вам на Севере бывать не приходилось? Новичок, так сказать, для тех мест.

— Не приходилось пока. Но детство…

— При чем тут детство? Мы взрослые люди, говорим о серьезном деле. Где вы сейчас работаете?

— Во Владивостоке. Служу в Госторге.

— Прекрасное место работы для организатора. Другие рвутся сюда, в большой город. Можно проявить себя, показать, на что способен. Шутка ли — организовывать торговлю, снабжение на таких пространствах!

— Я бы хотел уехать на Север, большой город меня не задержит. Еще успею…

— Так… — бритая голова качнулась в сторону, на карте стали видны Владивосток, остров Сахалин, Курилы, — Что же вас потянуло на Север? Экзотика? Охота? Вы романтик, быть может?

— Вовсе нет. Согласен на любую работу и в любой точке Севера. Чем дальше, тем лучше. Я имею в виду… — он посмотрел на карту поверх головы уполномоченного, — Хотелось бы серьезно заняться исследованием нашего северо-востока. Там немало «белых пятен».

— Исследованием?!

— Это не помешает моей основной работе по линии Госторга, — быстро сказал Ушаков.

— Вы специалист? Географ, геолог? Какое ваше образование?

— Учительская семинария. С первого курса Владивостокского университета ушел в партизаны. Потом учился все время самостоятельно.

— Не густо, товарищ Ушаков, для научных исследований. Очень не густо.

В комнату заглянуло солнце. Вспыхнули глазки-стекляшки песца. Заблестела и голова уполномоченного.

— В последнее время я много читал, готовился. Встречи со специалистами, с Арсеньевым, наконец… Вы ведь знаете его книги, его походы по Уссурийской тайге?

— Понимаю, понимаю. Мечтаете о больших путешествиях. Но у нас на Северный полюс командировок нет. Мы — не Академия наук. Работа наша обыкновенная — снабжение, торговля. У хозяйственников нет штатных единиц для самоучек-географов. Дебет-кредит… баланс, план, прибыль… базы для товаров, заброска этих товаров морем или по рекам… Да вы знаете не хуже меня.

Ушаков покраснел, рассердился сам на себя за это и покраснел еще больше.

— Без ущерба для основного дела, совмещая… А мечтать… По-моему, мечтать о вещах серьезных, перспективных — не так уж плохо. Если по-настоящему. Все большое рождается из малого, не так ли? У каждого трудного дела должны быть крылья, эти крылья — воображение.

Молодой человек совсем смешался.

— Ну-ну, — голос уполномоченного немного подобрел. — Время сейчас трудное, сами знаете. Надо восстанавливать хозяйство Дальнего Востока, вовлекать в оборот его богатства. Пушнину, оленей, рыбу… Это главное. Сколько вам лет, позвольте поинтересоваться?

— Двадцать четыре, — тихо ответил Ушаков, опуская голову. — Уже двадцать четыре.

— Вот, — уполномоченный встал. — Вот видите. Давайте не будем торопиться. Подумаем. Оставим вопрос открытым…

Какое удобное выражение: «Оставим вопрос открытым». Ни то ни се, нечто неопределенное, неуловимое. Ушаков макает перо в чернила и аккуратно пишет:

«Мне кажется, что моя просьба произвела на Вас впечатление поступка необдуманного: решения, принятого наспех, питаемого ребяческим романтизмом. Мне хочется попытаться доказать Вам, что мое решение глубоко продуманно.

Я уже давно решил посвятить свою жизнь исследованию нашего крайнего северо-востока.

Мною учтены все трудности намеченного пути, все данные моего характера, взвешены все «за» и «против».

Родился и вырос я в суровой обстановке Яблонового хребта, и эта пройденная мною школа дает мне право надеяться, что следующая ступень еще более суровой школы жизни на северо-восточной окраине будет пройдена успешно».

Ушаков отодвигает лист бумаги, издалека пробегает глазами написанное.

Трудно было разговаривать с уполномоченным в Хабаровске. Не так легко объясниться и в письме. Разве расскажешь все, докажешь на двух-трех страничках? Что подумал о нем бритоголовый после встречи в Хабаровске? Гастролер, турист. Или — что хуже всего — авантюрист какой-то, искатель приключений и кладов. Многие ведь считают, что на Севере золота, пушнины — только греби лопатой, набивай поплотнее мешки.

Слова, слова — какие выбрать из сотен и тысяч, чтобы поверил, понял бритоголовый?!

Ушаков вытирает белой тряпочкой перо — как это делают профессиональные переписчики — и четким, красивым почерком выводит: