Набросок - [61]

– столице Мау. Но он никогда не видел, чтобы они свободно летали, хотя и слышал о таких искусницах. Правда, когда я стал выспрашивать о них подробности, выяснилось, что все известные ему имена летуний принадлежали погибшим скелле. Было обоснованное подозрение, что погибшим именно благодаря своему умению – попросту разбившимся. Описание того, что он видел лично, а не историй, которые он слышал, навело меня на предположение, почему так происходило. Для того чтобы ваше тело поднялось в воздух, вам необходимо приложить импульс к какой-то его части. Такую точку приложения силы невозможно выбрать в районе центра масс или выше, так как не очень приятно или полезно взмыть в воздух, вздернутым за ваши собственные внутренние органы или даже за отдельные части позвоночника. Поэтому скелле ориентировали импульс на подошвы обуви – крайне неустойчивое положение. Любая ошибка в таком упражнении вела к потере устойчивости, опрокидыванию с последующей неизбежной катастрофой, так как вернуть концентрацию сознания, суметь, воздействуя только на определенные точки тела, остановить беспорядочное вращательное движение, затем сориентировать тело в нужное положение и остановить падение невозможно. Даже чтение описания этих действий занимает больше времени, чем необходимо для возвращения на грунт с очевидными последствиями. Решение этой проблемы было очевидно с точки зрения любого человека, воспитанного в технической культуре Земли. Здесь же, где создание артефактов – опасное и преступное занятие, это было почти невозможно. У меня в голове был бесконечный выбор вариантов действий. Простейший – идти по пути предков на заре воздухоплавания, создавая подобие воздушного шара с корзиной, в которой установлен движитель, и чебурашкой на месте крепления воздушного шара. Предельно устойчивое положение. Естественно, я запланировал нечто более совершенное, и Курт, который мне охотно помогал, уже собрал по моим чертежам корпус будущего летательного аппарата.

В дальней башне сейчас стоял каркас сигарообразной формы, набранный из деревянных стрингеров и шпангоутов, опиравшийся на две лыжи. Прямо над проемом в корпусе для экипажа на стойках было смонтировано короткое крыло с местом для установки чебурашки. Весь этот узел, включавший гондолу экипажа на двух человек, крепления крыла и шасси, был усилен металлической силовой рамой. На тонком конце сигары монтировалось хвостовое оперение. В целом вся эта конструкция напоминала заготовку земного самолета с обрезанными крыльями. Курт сейчас спустился вниз за материалом для оклейки корпуса – каким-то нетканым тонким и плотным полотном, которое изготавливали на юге из местной версии баобаба. Еще оставался не установленным узел для крепления небольшой подвижной носовой чебурашки, который должен был задавать тягу моему самолету, и сам движитель, который должен был располагаться между членами экипажа в центре масс аппарата. Управление по курсу предполагалось осуществлять первое время по-старому, отклоняя хвостовое оперение. Позже я планировал установить в хвосте самолета отдельный движитель с двумя чебурашками для разворота его по-вертолетному.

Мои собственные усилия сконцентрировались на изготовлении собственно движителя. Мне предстояло собрать из отобранных и откалиброванных кристаллов гипса две фазированные антенные решетки большего и меньшего размеров, которые будут активными ядрами движителя. Была бы здесь Ана – и она бы могла создать активное ядро без особых ухищрений, да к тому же работающее безостановочно и без механического вращения антенн. Но Курт, конечно, ничего не знал о ее планах, да и вообще много сказать мне не мог, кроме того, что мне велено помогать и ждать. Поэтому я вынужден был мастерить еще и привод для вращения активных ядер. Для этого я поступил самым примитивным образом, построив из набора шкивов и педалей первый на планете велосипед – во всяком случае, я полагал, что первый. Усилие на приводе было минимальным, и я считал, что это не будет значительно отвлекать пилота. На скорую руку собранная конструкция была не отлажена, шкивы или заедали, или скидывали ремень передачи – руки до их отладки никак не доходили.

Я только что закончил калибровку последнего кристалла. Напряженная работа требовала внимания и концентрации, и сейчас, когда она была наконец сделана, я стоял расслабленный и опустошенный. Легкий сквозняк шевелил листами со схемами на стене. Помимо него, слышался отдаленный шум речки. Привычные звуки не воспринимались рассудком, и мне казалось, что я стою совершенно один в полной тишине. Осторожно, стараясь, чтобы не скрипнули полы, я подошел к окну и бездумно уставился на скалистый провал и блестящую текучесть реки, просвечивающую между деревьями. Что-то движущееся мелькнуло между ветвей, и я присмотрелся. Немного погодя рассмотрел знакомую лодку, бесшумно скользящую к причалу, и фигуру Курта, стоявшего на корме. Надо было спускаться и помочь ему перенести наверх груз из лодки.

Глава 31

Порыв слабого ветра едва не сбросил наш легкий самолет со скалы, и теперь мы привязали его лыжи-шасси к паре бревен. Пятнадцать дней спустя аппарат был готов к первым испытаниям. Никаких вестей снизу не было, но энтузиазм от завершенной большой работы заполнял нас и вымывал пытку ожидания из головы. Курт был полон восторга и требовал начать немедленно. Но я прекрасно знал, как опасен полет, и понимал, что только тщательно подготовленные проверки помогут не только в конце концов полететь, но и просто остаться живым. Для начала у нас не было нормальной площадки. За офисом был большой двор, где сейчас и стоял аппарат. Управление было настроено по-самолетному, а значит, для разворота его по курсу от должен был обладать скоростью, которая, в свою очередь, предполагала движение самолета относительно поверхности скалы. Прямоугольный двор позволял такое, только если садиться против ветра, а ветра-то и не было. Мы уже подлетали на несколько метров над скалой с веревкой, привязанной к носу, которая удерживала аппарат от сноса ветром, служила якорем и позволяла разворачивать его. Но как только мы решили, что можно попытаться оторваться от пуповины, как ветер стих совершенно.