Наброски для повести - [30]

— О, таких здесь живут целые тысячи, и вам нелегко будет отыскать нужного человека по одним этим приметам, — резонно заметил полицейский.

С тех пор мы более не встречались.

Продолжая путь домой, я размышлял над вопросом: стоит ли Искусство — даже с прописной буквой — всех тех страданий, которым подвергаются из-за него люди? Неужели само оно или его «жрецы» выигрывают от всей той злобы, зависти, ненависти, всякого рода несправедливостей, интриг и подвохов, — словом, от всего того дурного, что делается во имя его?..

Джефсон пожаловал к нам в девять часов, на пароме. Факт его прибытия ознаменовался тем, что мы треснулись лбами о стену. Мы всегда имели удовольствие тыкаться лбами в стену, когда к нашей «речной даче» причаливал плот, — удивительно громоздкое и неуклюжее сооружение, обслуживаемое к тому же соответствующе неловким малым, который хотя и сознавал свои недостатки, — что делало ему честь, — но не имел ни малейшего желания позаботиться об их исправлении, что было очень не похвально с его стороны. Его метод управления плотом состоял в том, что он направлял его прямо носом к намеченной цели и пускал, так сказать, наудалую, нисколько не обращая внимания на то, что делалось сзади него или по сторонам, пока вдруг что-нибудь не останавливало плота: большие лодки, пароходы, баржи, а иногда отмели, на которые он садился плашмя, с явным намерением основательно отдохнуть. То обстоятельство, что этому образцово неумелому плотовщику ни разу не удалось превратить наше речное обиталище в груду щепок, свидетельствует о высокой степени добросовестности его строителя, а никак не о недостатке у плотовщика старания в этом направлении.

Как-то раз плот налетел на нас с такою энергией, что проходившая в это время по палубе Аменда сначала стукнулась головой об одну сторону перегородки, а потом о другую, причем у стукнувшейся вздулись две огромные, симметрично расположенные шишки. По одной шишке Аменда уже привыкла получать при соприкосновении плота с нашим речным обиталищем и смотрела на это как на некоторого рода своеобразное приветствие по ее адресу со стороны плотовщика. Две же шишки за раз показались ей слишком уже грубою фамильярностью, и она, бомбою влетев на плот, закатила плотовщику две здоровенные оплеухи, сначала в одну щеку, потом в другую, в том же порядке, в каком получила сама «приветственные» шишки.

— Ты что же это?! — кричала она пронзительнейшим голосом. — Совсем уж с ума спятил?! Совсем разучился по-людски причаливать!.. И за каким лешим тебя опять принесло сюда?

— Ни за каким, — лепетал оторопевший парень, потирая руками побагровевшие щеки. — Я только привез сюда одного сэра… А с лешими никаких дел не имею.

— Сэра? — более миролюбиво проговорила Аменда оглядываясь. — А где же этот твой сэр?.. Какой он из себя?

— Высокий такой, в соломенной шляпе, — покорно отвечал плотовщик, испуганно тараща глаза на разгневанную красавицу, относившуюся к нему с видимым недоверием.

— Ну да куда же он делся? — приставала Аменда.

— Н-не знаю, — протянул парень, в свою очередь с недоумением оглядываясь вокруг. — Он стоял вон там, на корме, и курил сигару, а куда потом делся — право, не знаю.

В это мгновенье в волнах реки показалась чья-то голова, но без шляпы, а вслед за тем — и вся фигура ловкого, искусного пловца, делавшего отчаянные усилия, чтобы не быть смятым между плотом и ботом.

— А вот он где! — с искренней радостью вскричал плотовщик, указывая пальцем на пловца. — Должно быть, скувырнулся в воду, — добавил он, радуясь своей догадливости.

— Совершенно верно: я «скувырнулся» в воду… И вот тебе награда за то, что ты так хорошо помог мне скувырнуться! — раздался глухой от сдержанного бешенства голос невольного пловца, одного из моих приятелей, вскарабкавшегося, наконец, на плот.

«Наградой», обещанной моим приятелем плотовщику, оказались две новые, еще более основательные оплеухи, которые он, весь в струях воды, нанес ему своей мощной дланью.

— Вот, вот, так ему и надо, сэр! — одобряла злорадствующая Аменда эту операцию. — От меня он получил только закуску, а ваша рука, сэр, накормила его уж досыта.

Я видел всю эту сцену и был очень доволен, что Джемса (так звали плотовщика) наконец так славно угостили. Я сам давно уже собирался сделать это, но по своей лени все никак не мог собраться.

Нужно вам сказать, что глупее и тупее Джемса трудно было найти человека; зато он был очень добродушен и усерден — по-своему, конечно, так что его усердие часто оказывалось хуже всякой небрежности.

Наше ближайшее знакомство с ним началось с того самого дня, когда мы переселились на «дачу». Пришла его мать, бедная вдова, и предложила нам услуги своего сына.

— Пожалуйте ему хоть шесть пенсиков в неделю, и он вам вот как будет стараться за это, — уверяла она.

Мы с большой охотой согласились принять услуги сына вдовы, очень симпатичной женщины и, по-видимому, дельной, каким, по нашему мнению, должен был быть и ее отпрыск. Когда последний на другое же утро явился к нам, мы представили его Аменде и сказали:

— Вот вам, Аменда, помощник. Он будет являться в семь утра, прихватив с собой булки, молоко и письма, а потом, до девяти, когда он должен возить сюда пассажиров, станет делать все, на что вы ему укажете.