Набор фамильной жести - [29]

– Да я про нее спрашиваю, а не про стекло. – Паша снова повысила голос, и Татьяна испуганно махнула на нее рукой, оглянувшись на дверь.

– Ничего, отойдут, побушевали, и ладно. Я им капелек накапала, отойдут.

Паша Татьяне не поверила. В их доме произошла катастрофа. Машка сделала ужасную вещь, которую не исправить, тем более с помощью каких-то там капелек Но оказалась права не она, а Татьяна – мать в самом деле «отошла». Правда, как будто окаменела лицом и редко выходила из спальни, но все равно этот удар она переносила стойко.

Анатоль собрал свои вещи и ушел. Нет, правильнее сказать, выехал из их квартиры, потому что лично им нажитого добра оказалось не так уж и мало. При этом Анатоль ухитрился провести сборы почти бесшумно, то есть не грохотал мебелью, не волочил по полу чемоданы – все как-то крадучись, тихонько. Маман приказала Татьяне «проследить». Она не уточнила, за чем именно, но все всё поняли и так – Анатоль мог прихватить чужое добро. Паше было стыдно и как-то смутно на душе. Нет, все правильно, этому человеку не место в их доме, но зачем нужно все делать «вот так»? Паша вдруг осознала, что как будто не одобряет поведение матери, и ей стало еще тошнее. В конце концов она трусливо сбежала из дома, не желая слушать лошадиного топанья Татьяны и боясь, что Анатоль возьмет что-нибудь, с точки зрения «группы сопровождения», лишнее. Что тогда станет делать хозяйка?

Паша не узнала, какая сцена произошла между маман и Машкой, потому что все эти дни сестру вообще не видела. Зато мать окончательно пришла в себя и даже «вышла в свет». Она поставила на место свою приятельницу, которая имела глупость выразить ей сочувствие. Это было со стороны приятельницы верхом идиотизма, да, именно так.

– Ты считаешь, что этот бездарь, этот делец от культуры, который не стоит даже мизинца… – тут маман замолчала, и стало ясно, чей именно мизинец имеется в виду. – И думать, что это он… да ему была оказана милость, было позволено лишь помочь…

Паша выслушала монолог матери поневоле, ей даже стало жаль дуру-знакомую, но зато она четко поняла генеральную линию их поведения. Маман сделала то, что давно собиралась сделать, – прогнала прочь, прекратила отношения с недостойным человеком, и теперь именно он должен вызывать чувство презрения и снисходительную жалость.

Все-таки Паше было немного неловко за маман, но такой поворот был куда лучше первого: закрытые двери спальни, мертвая тишина в квартире… Нет уж, пусть мать без конца ходит на свои «мероприятия» и даже кидает иногда в Пашу различные предметы…

А маман, между прочим, это делать как раз перестала. Все-таки Анатолий Юрьевич определенно плохо на нее влиял. И в конце концов мать поставила в этой истории жирную точку, даже скорее восклицательный знак – спустя пару месяцев позволила всюду сопровождать себя Пал Борисычу, который был то ли музыкантом, то ли композитором, то есть человеком из ее среды. Он был моложе матери, но вел себя так, что об этом как-то сразу забывалось.

Потрясенная и обескураженная, Паша сначала его очень стеснялась, потом немного привыкла, но Пал Борисыч исчез, и появился новый поклонник. Паша имени мужчины не запомнила, они встретились случайно, когда она только что пришла, а маман с провожатым уходила. Дверь за ними захлопнулась, а дочь так и осталась стоять с открытым ртом. Из кухни, как всегда шлепая по паркету голыми пятками, выплыла Татьяна и прокомментировала:

– Этот еще моложе будет. Но что обходительный, то обходительный – мне «вы» сказал, «спасибо»…

Еще бы он не сказал, если годился Татьяне чуть ли не в сыновья.

Паше, в общем-то, было наплевать на подлеца Анатоля, но она страшно боялась того, что произошло и еще может произойти между маман и Машкой. Все-таки она почувствовала себя куда спокойней, когда сестра снова появилась дома, и они с маман сделали вид, будто ничего не случилось. Это Паша вела себя хуже всех – ей было неловко, она не знала, куда смотреть, что говорить, а маман с Машкой преподали ей урок правил хорошего тона. Только Паша подозревала, что усвоить его все равно не сможет.

– Прасковья, в прошлый раз вы где-то оставили шаль, между прочим, мою любимую. А к Машиному образу она подходила идеально. Может быть, для вас внешний вид артиста – это пустяки, но так могут считать только ограниченные люди. – Маман сказала это в присутствии постороннего человека, в ее голосе слышался металл. Она явно хотела бы продолжить, но остановилась, строго добавив напоследок, что шаль нужно непременно найти.

Паша расстроилась, опять она была «не на уровне». Нужно будет ехать, искать шаль, все равно что отыскивать иголку в стоге сена. На маман она утерянную скатерку в ярких цветах никогда не видела, но это ничего не меняло. А замечание насчет «ограниченных людей»? Может быть, впервые Паша увидела себя глазами маман – как, ну вот как она выглядит?! Маленькая, невзрачная, эти вечные свободные штаны с огромными карманами. Черный деловой костюм в мелкую полосочку как верх изысканности. Белая, точнее серая ворона в их семье.

Нет, Паша не бросилась покупать наряды, это было бы просто смешно. Она купила себе, наконец, вожделенные «крутые» ботинки на толстой подошве, которые Татьяна сразу обозвала мужицкими. Паша не стала ей объяснять, что чувствовала себя в них уверенней и солидней, то есть деловой такой особой.