Набла квадрат - [11]
— Полюбуйтесь на этого умом траченого! Сидит, сопит, пыхтит, только что задницей не чавкает от натуги, — начал было Фенрир.
— Молчи, плюгавый выползок из троллиных испражнений! Не будь твоя ржавая личность слишком ничтожна для моего гнева, я испепелил бы ее одним напряжением мысли! — выспренно оборвал его Горм. — Выгони наружу двух охранников, о несчастный, над убожеством которого заплакал бы и Кальмот Палач, Разоритель Семи Городов, вели им цеплять трос, выключай силовой щит, отгоняй их с тросом подальше и включай щит снова. Волоком пойдем!
Поскольку речь у Горма никогда не контролировалась сознанием, после сброса задачи передвижения в мозгу у него сразу пошла предыдущая задача, прерванная из-за более низкого приоритета — контакт с аборигенами. Горм решил, что не худо бы что-нибудь им подарить, даром что хамы. В подарок можно было без всякого ущерба отдать добрую треть зачастую не только бесполезного, но даже неопределимого содержимого отсеков Фенрира, но после катастрофы природная жадность Горма окончательно переросла все пределы, и расстаться даже с самой тухлой тряпкой было для него немыслимо, поэтому он велел Фенриру наформовать восемь дюжин кремнийполимерных болтов с гайками и шайбами на размер четыре и положить их на холмик, в который уже была воткнута отвертка.
На песке чернели подарки, оставленные местному населению примерно так же, как в своое время оставлялись купцами на берегах неисследованных островов игрушечные мыши на колесиках, ярко размалеванные косметические сумки и штампованные из дешевой пластмассы заколки для волос, а роботы волокли Фенрира по ложбинам между холмами, пока берег озера не отдалился на пол-поприща.
Вдоль причудливо иззубренного вершинами отдаленных курганов края неба дрейфовали облачные лохмотья, сплетавшиеся и разлетавшиеся в клочья в нескончаемом зловещем танце. Горм, естественно, мысленно уподобил их обрывкам савана, не пытаясь спроецировать метафору на реальность, потом прикинул химический состав атмосферы и несколько раз перетряхнул унылый набор газов, аэрозолей и пыли в поисках хоть какой- нибудь закономерности. Сначала ничего не наклевывалось, но, благодаря еще одной кладбищенской аналогии, некоторое свойство, сперва показавшееся Горму слишком общим, все-таки застряло в редкой сети его мыслей. Мертвецы, корчащиеся в пламени погребального костра, клубы жирного дыма, копоть, оседающая на оскаленные каменные морды идолов… Продукты горения — и в облаках, и на поверхности, и в нижних слоях атмосферы. Горм посмотрел в окно — песок уже не был единственным веществом, составлявшим холмы. Попадались и более крупные куски не то кирпича, не то бетона с серо-черной ноздреватой поверхностью, и скрученные, точно в предсмертных конвульсиях, металлические стержни. Горм представил себе огромные костры, увенчивающие каждый курган, и столбы дымов, под заунывное пение поднимающиеся к небы и заволакивающие его лохматым саваном. И все, кто обитал здесь, сами взошли в погребальный огонь и сгинули в оном вместе с конями, ладьями и женами.
Горм провел пальцем по отпечатку от своего выходного сапога. На пальце остался темно-серый след — прах несметных полчищ мертвецов. Горм вытер палец о штаны и пошел в шахту искать удочки — вдруг в озере сохранилась какая живность.
Собаки, мгновенно уловив намерение хозяина, подняли шум и запросились с ним.
— Да бросьте, что здесь за рыбалка, — проворчал Горм, распутывая клубок толстой лески для поводков. Это вам не озеро Мьерс… То есть трудно даже представить, насколько это не озеро Мьерс.
Срезая пилообразными бивнями молодые деревца и бросая их хоботом себе под ноги, панцирный слон пробирался к воде. В темноте разносились пыхтение и тяжелый хруст, сопровождаемые писком потревоженных мелких лесных жителей. Слон, отдуваясь, проломился через переплетение стволов и ветвей и угодил передними ногами на полосу крупного рыхлого песка. Песок еще не уплотнился под тяжестью могучей туши, а слон уже окунул хобот в прохладную воду. На некоторое время над озером восстановилась относительная тишина. Наконец наполнившиеся водяные мешки встопорщили роговые пластины на спине зверя. Слон поднял голову вверх. На небе творилась обычная ночная кутерьма — скрещивались и расходились тонкие разноцветные лучи, приближались и удалялись источники пульсирующих вспышек, причудливо вырезанные тени, закрывая звезды, проносились из конца в конец небосвода, а из-за горизонта поднимался узенький серпик, окруженный голубым сиянием. Слон повернулся к лесу, шурша кожей о кору и ветви деревьев, и по проложенной тропе устремился к скальному останцу, где его хобот на закате уловил запах слоницы, принесенный ветром с плоскогорья. Слону предстоял двухдневный путь через безводное плато, вымощенное восьми- и четырехугольными полированными плитами, он бежал экономичным коротким галопом, сотрясая землю и всколыхивая кроны лавров и буков, стволы которых задевали его мощные бока.
Разбуженные птицы снова уснули, покрепче вцепившись в ветки, к кучам слоновьего помета спешили разные твари-навозники, а панцирный слон уже миновал останец, спеша на могущую оказаться обоюдно небезынтересной встречу со слоницей.
