Набат - [64]
Она повернулась и, твердо печатая шаг, вышла из помещения. Длинный подол ее шелковой мантии, ныне расшитой опалами, стал слишком тяжел, чтобы красиво струиться за ней в воздухе. Теперь он просто волочился по полу.
Только после ухода Пикфорд Поссуэло позволил себе расслабиться. Ему доложили, что Анастасия и капитан Соберани добрались до порта, и «Спенс» вышел в Атлантический океан, не включая огней, — точно так же, как в ту ночь, когда они поднимали сейф из бездны. На бравого и сообразительного капитана можно было положиться. Поссуэло верил, что Джерико успешно доставит Анастасию через океан, к друзьям, которые обеспечат ей более надежное убежище, чем смог предоставить он сам.
Что касается этого парня, Роуэна, то Пикфорд, конечно, передаст его Годдарду. По отношению к Роуэну Поссуэло испытывал смешанные чувства. Он не знал, стоит ли верить заверениям Анастасии в его невиновности. Даже если гибель Твердыни не его рук дело, то все-таки он забрал жизнь у доброго десятка серпов, и не важно, заслуживали ли те казни. Самосуд — явление смертных времен, в нынешнем мире ему места нет. С этим соглашались все серпы, а значит, на свете не было ни одного Верховного Клинка, хоть нового порядка, хоть из старой гвардии, который оставил бы парня в живых.
Поссуэло пришел к выводу, что совершил ошибку, оживив Роуэна. Надо было водворить его обратно в сейф, а сейф вернуть на морское дно. Потому что теперь Роуэн Дамиш попадет в руки Сверхклинка, а тому жалость и сострадание неведомы.
Завет Набата
В древнем аббатстве на северной оконечности города нашел Набат прибежище и пропитание. Он делил хлеб и досуг с верующим, волшебником и карателем, ибо для Набата все тембры одинаковы. И все души, высокие и низкие, приходили поклониться ему, сидящему у колыбели Великого Камертона в весеннюю пору своей жизни, и он одаривал их пророчествами и мудростью. Никогда не знать ему зимы, ибо лик солнца сияет для него ярче, чем для кого-либо на земле. Возрадуемся же!
Комментарий курата Симфония
В данном тексте говорится о том, что мы называем первым аккордом. Верующий, Волшебник и Каратель — таковы три архетипа человечества. Один лишь Набат смог связать столь диссонантные голоса в единый звук, приятный Тону. Здесь также впервые упоминается и о Великом Камертоне, осмысляемом как символ двух путей, двух жизненных выборов: пути гармонии и пути диссонанса. И по сей день Набат стоит у развилки и указывает нам дорогу к вечной гармонии.
Эксперт Кода: Анализ комментария Симфония
Симфоний в очередной раз делает широкие допущения, притягивая факты за уши. В то время как ноты первого аккорда, возможно, и представляют три архетипа, допустимо также предположить, что они представляют трех действительно существовавших лиц. Возможно, Волшебник — это придворный, ответственный за развлечения. Каратель, вероятно, — рыцарь, смиряющий огнедышащих монстров, кои, по преданиям, водились в те времена. Но самое, по моему мнению, грубое упущение Симфония таково: он не понял, что Набат, «сидящий у колыбели Великого Камертона в весеннюю пору своей жизни» — это несомненный символ плодородия.
22 ● Чудеса на десерт
Выбором официальной резиденции Набата, как и многим другим в его жизни, занимался курат Мендоса. Вернее, как-то на собрании высокопоставленных куратов Мендоса выдал Грейсону целый список заранее одобренных жилищ.
— Твои авторитет и известность растут, а значит, нам нужно укрепленное здание, которое в случае чего будет легко защитить. — Тут Мендоса показал ему документ, похожий на школьный тест с ответами. — Приверженцев у нас становится все больше, и мы получили достаточно средств, чтобы приобрести любое из обозначенных здесь мест.
Вот из чего предлагалось выбрать:
А) массивный каменный собор,
Б) массивный каменный вокзал,
В) массивный каменный концертный зал, или
Г) уединенное каменное аббатство, которое при иных обстоятельствах могло бы произвести впечатление массивного, но по сравнению с прочими альтернативами довольно скромное.
Последнюю альтернативу Мендоса включил в список, чтобы удовлетворить куратов, склонных к аскетизму. И Набат, в насмешку над торжественностью момента, сценически благостным жестом указал на единственный неправильный ответ — на аббатство. Частично потому, что для Мендосы это был самый нежелательный вариант, а частично потому что аббатство Грейсону, как ни странно, понравилось.
Здание, расположенное в парке на узкой северной оконечности города, изначально было музеем, которому специально придали вид старинного монастыря. Архитектор даже не догадывался, что замысел окажется настолько удачным, что его творение и правда станет монастырем. Народ назвал его Клойстерс[11].
Старинные гобелены, некогда украшавшие стенки аббатства, перекочевали в какой-то другой музей, посвященный искусству Эпохи Смертности, а вместо них появились другие — новые, но сделанные под старину, с тонистскими религиозными мотивами. При взгляде на них создавалось впечатление, будто тонизму никак не меньше тысячи лет.
