Набат - [30]
— Перейдем к обсуждению! Товарищ председатель до того понятно доложил, что и вопросы ни к чему.
Тишина.
— Ты что, за всех решаешь? — возразил раздраженный председатель, однако тут же согласился. — Пожалуй, верно, чего нам перемалывать время впустую.
И люди запоздало поддержали Луку:
— Факт!
— Говорить будем, известное дело!
— Какие такие вопросы?
Кивнул головой председатель, дал понять, что президиум согласен с их мнением.
— Кто желает первым?
Тишина в зале выжидательная: в самом деле, кто?
— А хотя бы и я!
Анфиса и не сомневалась, что первым начнет именно Лука.
Поднялся он на сцену, прежде чем встать за трибуну, поклонился в пояс станичникам, и ему дружно похлопали, вытащил цветастый платок, утер лоб. Анфиса отметила про себя, уж не шаль ли он прихватил из дома, у дочери их столько…
Посмотрел Лука в зал, как бы желая убедиться, все ли еще сидят на своих местах, не сбежали?
— Станичники, — начал он, — и очередной доклад нашего уважаемого председателя получился округленный, без острых углов, проглядывает в нем коллективный труд, мудрость. Это положительно, хорошо…
По залу пополз смешок, как бы поддержка собравшихся оратору: «Шпарь, Лука, так их!»
И Лука шпарил:
— А я вот в корень дела посмотрел, факты повернул иначе и обнаружил, что гладкость пропала, оголилась оборотная сторона нашего положения. Я имею в виду колхозный рубли. Было время, недалекое время, на пальцах считали копейки, а нынче в бухгалтерии счетные машины завели. Не осуждаю. На плохо другое. Разбогатели, коровники понастроили, механизацию ввели, всякие карусели да елочки, а коровы не желают крутиться на каруселях, словно на ярмарке. Вот и ржавеет карусель. Бог с ним, с железом, да тыщи ржавеют. Наши кровные! А куда председатель смотрит? За что мне уважать его?
В президиуме поднялся Джамбот, пригибаясь, сошел в зал и присоединился к своему звену: ребята продолжали стоять у стены особняком. Задержала на них взгляд Анфиса: настроены решительно, схлестнутся с председателем, сомнений у нее никаких на этот счет.
Видно, сын на собрании не промолчит. А может, он и прав? Нельзя иначе. Ребята поверили председателю и веру свою, может, в землю вложили. И она, земелюшка, поэтому отозвалась. Земля и человек одинаково к доброте чуткие. Или она постарела и не понимает Джамбота? А на сколько она старше сына? Попал он к ней, когда было ей шестнадцать лет… Господи, еще сама ребенок.
— Вопрос к председателю!
От родного голоса Анфиса вздрогнула, поспешно оглянулась: сын мнет ушанку в руках.
— Мы договорились не задавать вопросов, — вкрадчиво произнес председатель.
Джамбот вскинул голову:
— Я не голосовал!
Из зала его поддержали.
— Пускай задает!
— Это же анархия! — гнул свое председатель. — Распорядок-то вами утвержден.
Не дал ему договорить парторг, поднялся с места.
— Задавай вопрос, товарищ Самохвалов!
Анфиса с благодарностью подумала о нем: молодец, сразу показал, чью сторону взял.
— Председатель, ты думаешь сдержать свое слово, что дал моему звену? Землю закрепил, а теперь отобрал? Зачем же огород городили?
Председатель перегнулся через соседа, хотел обратиться к парторгу, но тот отвернулся откровенно. Выпрямился тогда он, ответил:
— В рабочем порядке решим. Вопрос-то частный.
Но его слова не успокоили, в зале раздалось:
— Обезличка!
— Выходит, мы частники?
— Ребята по сто центнеров с гектара взяли!
— От начала до конца сами вырастили.
— Известно, какая польза хозяйству!
— А ну-ка, дорогу.
К сцене пробивался Алексей. Добравшись, выбросил вперед руки, словно желал удержать на месте покатившийся вниз по склону валун, в зале стало тихо.
— Говорим, говорим, а председатель кивает, дело же он не делает. Толочь воду в ступе нам недосуг. — Скрестил по-бабьи руки на выпуклом животе. — Вспомните, станичники… — обратился к людям.
Но в неторопливом голосе говорившего Анфиса не услышала просьбу поддержать его: произносил, как молотом ударял. Председатель с каждым словом Алексея все ниже голову опускал, глаза прятал.
— Вспомните, прошу вас, как мы строго велели правлению нашему организовать комплексные звенья, чтобы, значит, на уборке ты не успел чихнуть, а уж хлеб в амбаре. Было или нет?
Раздались голоса:
— Факт!
— Не забыли!
— Вот и ладно, что помните, — продолжал так же обстоятельно, без надрыва. — А председатель звенья создал да тут же развалил.
— Неправда, — подал голос председатель.
Но Алексей не обратил на реплику внимания.
— Снова, значит, Джамботу с ребятами землю корчевать? Корчевать надо, возражений ни у кого! Слышишь, председатель, ты прав, поэтому и люди молчат. Но зачем толкать на рекорд ребят, если общий урожай в колхозе ниже передовых, показателей? Ладно, надо, есть до кого всем нам тянуться. Пусть… А почему участок отбираешь? Инициативу в них губишь?
Голоса из зала опять поддержали:
— Верно!
Он еще постоял, чтобы сказать:
— Хрен тебя знает, председатель, что ты за человек. Вроде бы и казак, любишь наше дело, а получается…
Не договорив, Алексей отправился на свое место, и люди: расступились, дали пройти.
Поднялся председатель и нервно:
— Ты бы, Алексей, о ферме доложил. А с ребятами правда…
А что правда, люди так и не услышали, сами же не дали высказать, загалдели, кажется, теперь не утихомирятся.
Роман русскоязычного осетинского писателя Василия Македоновича Цаголова (1921–2004) «За Дунаем» переносит читателя в 70-е годы XIX века. Осетия, Россия, Болгария... Русско-турецкая война. Широкие картины жизни горцев, колоритные обычаи и нравы.Герои романа — люди смелые, они не умеют лицемерить и не прощают обмана. Для них свобода и честь превыше всего, ради них они идут на смерть.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.