Набат - [29]

— Держись за меня и не пропадешь!

Налила из бутылки в кружку и, выдохнув из себя, приложилась к холодному краю, потом сложила три пальца, будто собиралась перекреститься, подцепила корку, сунула под нос и глубоко втянула в себя воздух.

— Землей пахнет! В нем, брат, вся сила…

2

Пришла Анфиса на собрание раньше всех, уселась в первом ряду. В школьном зале топилась новая голландская печь, но обогревала плохо: когда Анфиса размыкала губы, то изо рта вырывался пар. Однако холода Анфиса не чувствовала: она с нетерпением ждала событий, а в том, что они будут, не сомневалась и поэтому мысленно обращалась к сыну: «Угомонись, не вздумай лезть на рожон…»

На сцену суматошно выбежала комсомольский секретарь, словно за ней гнались, поставила на стол пузатый графин с водой и исчезла, чтобы снова объявиться, теперь уже с блюдцем; приподняла стакан и просунула под него блюдце, окинула взглядом стол.

Люди прибывали. Громко перебрасываясь шутками, занимали последние ряды, прежде чем сесть, гремели стульями. Усевшись, мужики сразу же лезли в карманы за куревом. Ну а бабы, известное дело, зашелушили: семечки всегда при них.

Пришел Лука, занял место рядом с Анфисой — зал от сцены до середины пустой, а ему вот обязательно надо примоститься тут же, — ткнул ее локтем в бок. Но у Анфисы своя неотступная забота: как бы сын не встрял в чужую перебранку. Лука, не оглядываясь, произнес:

— Людей не густо.

Анфиса с трудом удержалась, чтобы не сказать ему: «Да пошел ты отсюда, чего прилип!»

Наконец в зале появился председатель, не поднимаясь на сцену, взглядом из-под бровей обвел станичников, покачал головой.

Анфиса сразу прикинула: собрание срывается. Ничего, пусть понервничает, а потом пора бы знать, какое к нему уважение имеют станичники.

Кто-то нетерпеливо крикнул, правда, не очень твердым голосом:

— Скоро?

Председатель курил у окна, видно, ждал кого-то; потом что-то сказал парторгу, но тот в разговор не вступил.

Докурив сигарету, председатель взошел на сцену, занял место за столом, как раз перед графином с водой, по залу прошел шорох, похоже, с густой кроной заигрывает свежий ветерок, и замер в последних рядах.

Председатель постучал карандашом по графину, призвал к тишине, а что стучать, если и так люди приумолкли в ожидании.

— Ну, чего звенчит? — откликнулся Лука.

И словно его услышали, раздались голоса.

— Не тяни!

— Знаем, зачем позвали!

Председатель не смутился нисколько, одернул полы пиджака, слегка покашлял в кулак.

— Кворума нет, — наконец объявил он. — Начинать-то как?

Обрадовалась его словам Анфиса, посмотрела направо, налево: Джамбот прислонился плечом к стене, и ребята из его звена тут же. Не понравилось матери выражение его лица, того и гляди сорвется сын с места, забеспокоилась, не вздумал ли выворачивать душу перед станичниками? Поговорил бы председателем с глазу на глаз.

— Может, перенесем собрание? — спросил не совсем уверенно председатель.

Анфиса подумала с неудовольствием, что там, где не надо, он крут, а в правом деле поддержки ждет, объявил бы по домам, и все заботы на сегодня долой. Но станичники, оказывается, были другого мнения:

— Чего еще?

— Оформите протокольно.

Нашла Анфиса взглядом парторга, и в тот момент он кивнул, мол, соглашайся, и председатель объявил:

— Общее собрание колхозников считаю открытым. Кто за это?

Проголосовали дружно. Потом комсомольский секретарь бойко перечислила по бумажке фамилии нужных в президиуме станичников. Многих из названных не оказалось в зале, и стулья на сцене остались пустыми. Поднялся туда и Джамбот, сел сзади всех, но тут же встал и пересел на свободный в первом ряду стул, уперся локтем в колено. Мать одобрила его: «Чего прятаться за чужими спинами? Должен быть у всех на виду».

Ну, а то что сын в президиуме, она по-своему оценила: раз начальство усадило его на столь почетное место, значит, не очень обозлены за разговор с председателем, пронесло, а может быть и другое, стараются задобрить сына, чтобы не вздумал выступать.

Председатель уткнулся в свои бумаги и шпарил, будто на скачках норовил обогнать на своей кляче знатных рысаков, но уже через несколько минут в зале стал нарастать шум, похоже каждый желал бы сказать вслух свое, вынести на люди наболевшее, выплеснуть, что на душе. Председатель бросал беспокойно-просящие взгляды на парторга — тот вел собрание, — затем не выдержал, оставил трибуну и постучал карандашом по графину.

Лука потер руки:

— На кого осерчал?

Председатель стучал все сильней, теперь уже по пустому стакану, чтобы звонче было.

— Ишь, засвиристал в свою дудку, — не таясь, произнес Лука.

Станичники повскакали с мест, загрохотали стульями, собрались уходить. Вот тогда-то и поднялся парторг, выбросив вперед руку:

— Товарищи…

Стихло, но не совсем.

— Собрание будем закрывать, или по-другому решаете?

Голос неторопливый, чтобы услышать его, нужна тишина.

— Продолжайте, — обратился он к председателю.

Люди дослушали доклад.

Потом с информацией выступил председатель ревизионной комиссии.

И его время истекло.

— Вопросы будут? — спросил парторг собравшихся.

Задвигался беспокойно Лука, и не успела Анфиса сообразить, что же тот станет сейчас делать, а уж он, привставая, руку тянет к президиуму. Не дождавшись, когда ему разрешат, предложил громко: