Набат - [136]

Его раздражали усики одессита, которых он почему-то раньше не замечал.

Поднялись Яшкины плечи: это он вздохнул.

— Ну, вот что — взводный встал. — Я Бека любил не меньше твоего… Он меня, можно сказать, под Ракитино от смерти спас. Но его нет среди убитых, и не ранен он. Разреши спросить тебя: где он? Иди, ты уже сердишь меня.

Яша не собирался уходить, и лейтенант смерил бойца нетерпеливым взглядом.

— Надоел ты мне, — проговорил взводный и пошел к выходу из землянки.

— Одну минутку, товарищ лейтенант, — умоляюще произнес Яша.

— Только, пожалуйста, короче и не повторяйся! — поморщился взводный.

— Нет, зачем же… Если вы меня не отправите с разведчиками, то, чтобы вы знали, я уйду сам.

— Прекрати разговоры, рядовой Нечитайло. Марш на позицию!

Лейтенант отступил, и Яша прошел мимо него.

Наверху его ждала Галя. Ни слова не сказала, не спросила, пошла рядом с ним. Ей не нужно было объяснять, чем закончился разговор с лейтенантом.

— Ах ты гад! — выдавил из себя Яша.

— Обратись к генералу, — Галя спряталась от ветра за Яшкиной спиной.

— Отстань!

Не обиделась Галя, не обратила внимания на его тон.

Шли молча. Яша проклинал про себя лейтенанта. Галя вспомнила о письме Асланбеку. Оказывается, отец-то его на фронте, письмо вот прислал. Надо попросить Матюшкина, пусть напишет и матери, и отцу об Асланбеке. А что скажет: пропал без вести или погиб? Только бы не угодил в плен. Нет, живым Асланбек не сдастся, не такой у него характер… Пожалуй, лучше подождать с ответом, вдруг объявится. Сколько уже прошло с той ночи…

12

Глубоко зарывшись в снег, Асланбек прислушался: немецкий часовой делал пять шагов в одну сторону, столько же назад.

Рисковать ли? Спасение совсем рядом, надо только отползти в сторону, пересечь линию фронта — и он у своих. Ох, обрадуются ему во взводе. Особенно Яша… Ну, приведет он немца в плен, докажет, что не трус. А если ранят, попадет в руки немцев? Тогда комиссар скажет: «Сдался, шкура». Пожалуй, лучше двигаться к своим.

Скрип удалился, и Асланбек приготовился отползти, но не мог сдвинуться. Возможно, сейчас «язык» очень нужен командованию, и каждый раз разведчики, рискуя жизнью, отправляются в тыл, а он рядом с немецким солдатом размышляет, как поступить.

Часовой приблизился, и Асланбек напрягся…

Нельзя ему рисковать…

Попробовать? Выбрать момент, сбить его с ног, вцепиться в горло… Вот сейчас… Но что это, похоже, часовой бегает взад-вперед. Приподнявшись, Асланбек увидел, как немец исчез в блиндаже. Забросить бы гранату в блиндаж… Переполох подниму — сам погибну. А лейтенант говорил, что сейчас каждый боец на строгом учете. Не смерти боюсь: комиссар, взводный — все подумают: «Предатель, в отца пошел».

13

Начальник штаба заложил за спину руку с карандашом, в другой папироса: он диктовал очередную оперативную сводку штабу Западного фронта:

— Тридцатого ноября войска армии вели бои с противником, продолжая подавлять выявленные огневые точки. Противник открыл наиболее интенсивный огонь в районе Ольхово, — генерал раздавил окурок в щербатом блюдце, прошелся по избе. — Войска продолжают укреплять занимаемый рубеж и действиями мелких отрядов ведут активную боевую разведку по всему фронту армии с целью захвата пленных, уничтожения живой силы и техники противника, который продолжает сосредоточивать мотопехоту, автотранспорт. — Четвертую папироску закурил генерал: — Погода: пасмурно. Ветер северо-западный. Скорость ветра 3 метра в секунду. Температура ночью — минус двадцать градусов. Связь по радио с соединениями и частями армии налажена.

Хетагуров минуту размышлял, потом перечитал донесение, приказал: — Передайте на подпись полковому комиссару и начальнику оперативного отдела.

Оператор собрал в папку документы и вышел. Генерал проводил его взглядом и, продолжая курить, склонился над картой. Согласно решению командарма, войска к четвертому декабря должны закончить перегруппировку сил и боевых средств, занять исходные положения и уже тогда…

Тогда только вперед, на Запад!

В сенцах послышались шаги, начальник штаба оторвался от карты. Открылась широко дверь, и в избу вошел командарм в своем неизменном темно-синем меховом комбинезоне и ушанке.

— В Сибири, наверное, теплее. Коварен мороз ночью, скажу я вам, — забасил он простуженным голосом и зашагал по избе, потирая красные от холода руки.

Невысокого роста, плотно сбитый командарм заполнил собой избу, и, кажется, в ней стало уютнее и теплее.

Командарм и член Военного Совета были в штабе фронта. Хетагуров догадывался, зачем их вызывали, но ждал, когда об этом заговорит сам командующий.

— Лезет, распроклятый, армия обороняется на широком фронте, до восьмидесяти километров.

Командарм сел к столу, устало провел пятерней по лицу:

— Раз в пятнадцать уступаем ему в танках, а в артиллерии, пожалуй, более, чем в четыре раза. В живой силе — в полтора… Колоссальная сила! Силища, скажу я вам, невиданная до сих пор… Но нет, здесь он сломает хребет. Мы перебьем! Да так, что не поднимется. Ей-ей, перебьем. Не стояла никогда матушка Россия ни перед кем на коленях. И не будет, пока на нашей земле останется хоть один человек.