На Золотой Колыме. Воспоминания геолога - [48]

Здесь, в небольшом, отдельно стоящем бараке, возглавлявший аян-юряхскую партию Гаврилов оставил на хранение несколько мешков муки, сахар, масло, консервы и другие продукты, что оказалось весьма кстати, так как наши продовольственные ресурсы подошли к концу и последнее время мы питались почти исключительно дарами природы — в основном рыбой, которую ловили Петр и Семен, пока мы с Алексеем Николаевичем брали очередную пробу. Оставив в бараке расписку с перечнем взятых продуктов, мы устроили настоящее пиршество.

Поручив Петру и Семену произвести перегруппировку наших вьюков, мы с Успенским отправились вверх по Эмтыгею для опробования.

Русло реки в устьевой части разбивается на многочисленные протоки, легко проходимые вброд на перекатах. Обращало на себя внимание разнообразие гальки. Здесь были и сланцы, и порфиры, и граниты, и кварц, и туфы, и какие-то странные шлаковидные породы разных расцветок; Пробы, взятые с кос и отмелей, неизменно содержали многочисленные знаки золота. Мы единогласно включили Эмтыгей в «резерв первой очереди» для дальнейшего исследования.

По словам Алексея Сивцева, протяженность Эмтыгея свыше 100 километров и он принимает в себя много крупных притоков. Вообще же ни Сивцев, ни Ляглев не жалуют почему-то Эмтыгей и почти не бывают в его бассейне. Они предпочитают охотиться по самому Аян-Юряху и его притоку Хинике.

15 июля поздно вечером мы добралась до устья Эелика — крупного правого притока Аян-Юряха, где находилась основная база Гаврилова. Его мы не застали. Он дня два тому назад со всем составом партии покинул базу. Сам Гаврилов отправился вверх по Аян-Юряху, а его помощник Филиппов — вверх по Эелику.

Всё это сообщил нам абориген этих мест, глубокий старик якут Николай Сивцев. Странно было видеть его, одетого, почти как Робинзон, в одежду, сшитую целиком из выделанных звериных шкур. Так же была одета и его жена — маленькая сморщенная старушка. Он с незапамятных времен вдвоем с ней живет на устье Эелика, ведет типичное натуральное хозяйство, занимается охотой и рыболовством, имея в придачу пару десятков коров, из которых каждая дает молока меньше, чем незавидная коза в центральных частях Союза. Вся одежда Сивцева и его жены, начиная с обуви и кончая головными уборами, сделана ими самими.

Мы пригласили Сивцева и его жену поужинать с нами. Для последней это приглашение было, по-видимому, большой и неожиданной радостью. Она даже взвизгнула от восторга и время от времени смеялась счастливым детским смехом, сидя в нашей компании и восторженными глазами оглядывая обстановку внутри палатки. Ни она, ни ее муж почти ни слова не говорили по-русски, и переговаривались мы с помощью нашего переводчика — универсала Семена, который прекрасно разбирается в тонкостях якутских диалектов, значительно отличающихся у якутов, живущих в разных районах Колымы.

Так же как и якутов, живущих на устье Эмтыгея, я подробно расспрашивал Сивцева о характере рельефа и гидросети в верховьях Аян-Юряха, и его притоках, о тропах, кормах, проходимости и прочем; это давало возможность составить какое-то представление о совершенно незнакомой для нас местности, где нам предстояло работать. Беседа шла оживленно, и мы разошлись довольные друг другом.

Утром мы осмотрели лабаз, построенный Гавриловым недалеко от жилья Сивцева. Продуктов там было вполне достаточно. Рядом с лабазом белела палатка, но людей в ней не было. Около лабаза в беспорядке лежали приготовленные к отправке в партию мешки, ящики и кульки.

Через некоторое время к лабазу подъехали два якута. Расспросив их, мы узнали, что они работают конюхами партии и прибыли, чтобы перевезти подготовленный к отправке груз, и что стан Гаврилова находится в 20 километрах от устья Эелика. Вместе с ними мы и отправились в путь.

В лагере Гаврилова

17 июля, после тридцати восьми дней пути, мы добрались наконец до лагеря Гаврилова, расположенного в устье ключа Кону-Юрях. К сожалению, самого Гаврилова мы не застали: он ушел в трехдневный маршрут. Его помощник, прораб Дронов, проводил шлиховое опробование очередного притока Аян-Юряха и должен был вернуться вечером. Я ждал его с большим нетерпением, рассчитывая получить первые надежные сведения о перспективности района, который, судя по моим беглым наблюдениям, в золотоносном отношении не представлял ничего интересного.

Разбив свою палатку, я обошел лагерь, чтобы познакомиться хотя бы в общем с бытом партии, которую мне предстояло возглавлять. Дисциплина была явно не в порядке. Начальство находилось на работе, а в палатках почему-то сидели трое толстомордых здоровых парней, которые целый день ничего не делали, развлекаясь борьбой, похабными анекдотами и уничтожением продуктов.

Публика эта встретила наше появление с явным неодобрением.

К вечеру вернулся из маршрута Саша Дронов, молодой смуглый хлопец с живыми черными глазами, говорливый и подвижный. Он бойко сыпал специальными терминами: «базис эрозии», «боковой размыв», «величина стока» и т. д. Его эрудиция ошеломила Алексея Николаевича, который почувствовал себя, несмотря на свой почтенный возраст, жалким приготовишкой по сравнению с этим молодым парнем, свободно оперирующим такими сложными понятиями. А у меня перед глазами стояла крупная надпись «Кл. Ашипка», каллиграфически выведенная на стволе дерева в устье одного из притоков Кону-Юряха. В элементарной грамоте Саша был не силен, ухитрившись в слове «ошибка» сделать две «ашипки».