На задворках "России" - [41]

Между тем (возвращаясь к журналу) именно в 96 году “Новый мир" предлагал чита­телю роскошество, какого тот не знал много лет до и не увидит после. Без ложной скромности могу признать, что на нежданном этом расцвете сказались и мои полу­торагодовые усилия. Тут и дневники Игоря Дедкова, начавшие публиковаться по моей инициативе и на несколько лет вперед обеспечившие журналу читательское внима­ние, а самим читателям — подзабытое ими наслаждение беседы с умным и благород­ным человеком. Тут и блистательная сатира Михаила Кураева, за которую я боролся чуть ли не один против всех (об этом речь впереди). Тут (если обратиться к прозе) и уже упомянутый мной "букеровский" роман Азольского, и впервые так ярко раскрыв­шийся в рассказах Борис Екимов, и произительные этюды покойного ныне Яна Гольцмана, и открытый журналом Дмитрий Липскеров, и основательно (что там ни гово­ри) дебютировавший молодой Антон Уткин, а из "классиков" — Астафьев, Залыгин, Искандер, Битов...

Битов, которого высокоморальные "консерваторы" (исключая, пожалуй, Роднян­скую) жутко не любили (как же, в "Плейбое" напечатался!), в дни подготовки своей рукописи бывал в редакции, мы с ним беседовали о неопределенном и безрадостном будущем "Нового мира". Зачем "ушли" Инну Борисову? Зачем не дали работать Анато­лию Киму, который вполне мог стать преемником Залыгина? На эти его вопросы у меня ответов не было, я мог лишь сожалеть о случившемся вместе с ним.

— А у вас не было желания сюда прийти? Сергей Павлович на такое не намекал?..

— Он, наверное, хотел бы этого. Но я не могу приходить на готовое. Мне надо сделать что-нибудь свое, да?

Раз появился в конце дня пьяный и, сидя со мной и Киреевым в буфете за подне­сенной ему стопкой, заговорил о том самом — о "происхождении", о том, что "одно к другому тянется и сцепляется по принципу родства". Сослался при этом на судьбу Залыгина и почему-то — мою. Я сказал, что в моем роду, не считая меня самого и отца, было пять поколений читающих крестьян-старообрядцев. Ему слова про "пять поко­лений читающих" страшно понравились, но и против кучкования нынешних "графьев" он ничего не имел против: пускай.

Вдруг:

— Меня зачислят в антисемиты!

И — пошел поливать евреев, что лечили его на "одре" (незадолго до того ему выре­зали опухоль мозга). Один из врачей поставил диагноз: "Писатель".

— Такой диагноз надо сохранить, — сказал я.

— А он хранится в истории болезни. Там так и написано: "Писатель. На контакт не идет". Я знаю, почему выкарабкался. Живут те, кому что-то еще надо сделать. Как Сергей Павлович, да? Я нужен России.

У Битова предрассудков не было.

Тогда или в другой раз, уже не помню, заглянул Залыгин — попрощаться перед уходом домой, удивленно обрадовался Битову:

— Все писатели стараются быть или казаться оригинальными, а вот Андрей из тех, кому не нужно стараться: он всегда оригинален.

— Завтра тяжелый день, Сергей Павлович. Остерегайтесь, — серьезно сказал Би­тов.

— А я завтра не работаю. Завтра у нас никто не работает. Демократия! Мы ведь демократы, хоть и стараемся не показывать виду.

ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

В том году выбирали президента (не АОЗТ "Редакция журнала "Новый мир”, а Рос­сии).

Егор Яковлев с экрана телевизора рассказывал свежий анекдот:

"— Выберут Ельцина.

— А если не выберут?

— Тогда останется прежний президент!"

Роднянская решила вложить лепту в "победу демократии" и заказала Валерию Сендерову, серьезному публицисту и автору "Нового мира", разгромную рецензию на какую-то книжонку Зюганова. Сколько ни объяснял ей, что такая выходка была бы недостойна журнала, все сказанное воспринималось только под одним углом зрения: я "красный", следовательно — за коммунистов!

Рецензия получилась невыразительной и банальной, как агитка (таков уж матери­ал). Залыгин ее забраковал, о чем Роднянская чуть ли не целый год поминала и сожа­лела. Впрочем, "сожалела" — не то слово: ее высказывания всегда имели обвинитель­ный уклон (в первую голову против меня, конечно). И Сергей Павлович, чтобы не обострять, согласно кивал: да, промашку допустили. Надо было напечатать. Хотя предложи ему ту статью еще раз, наверняка бы снова отклонил и нашел тому убеди­тельные основания...

Как он относился к происходящему в стране?

Я уже упоминал, что в конце 1994 года, когда я только пришел работать в журнал, он охарактеризовал ситуацию как "демократическую трагедию".

Весной 1996 года в статье о "Новом мире", предназначенной для зарубежного жур­нала, писал так:

"Не будучи ни правыми, ни левыми, мы неизменно подвергаемся критике и с той, и с другой стороны, критиковать "Новый мир" — это и модно, и престижно.

Нужно сказать, что отстранение от политики — дело трудное и в нравственном отноше­нии. Вот идет совершенно бессмысленная война в Чечне — не может же журнал отстранить­ся от этого события? Предстоят выборы президента — и нам тоже нужно определиться, кого мы поддерживаем: демократа Ельцина или коммуниста Зюганова?

Ельцин виновен в той же чеченской войне, в том чудовищном беспорядке, который ца­рит в стране. Поддерживать Ельцина — значит утверждать весь этот хаос.

Зюганов, тот обещает все это устранить, все наладить. Но ведь это обещания, и не более того. Как все это Зюганов сделает — он не говорит, но ясно одно: если коммунисты вернут­ся к власти — это надолго, следующих свободных выборов они не допустят, конституцию, не задумываясь, перекроят на свой лад.