На задворках "России" - [33]
Я не случайно употребляю "кремлевскую" терминологию. "Новый мир" и был Кремлем в миниатюре. Престарелый руководитель с неограниченными полномочиями, самобытный, властолюбивый, упрямый, но не всегда уже способный адекватно воспринимать обстановку, нуждающийся в толкователях и подсказчиках и тем открывающий своему ближайшему окружению огромные возможности для манипулирования. Окружение льстецов, иные из которых были интриганами и политиканами хоть куда. Разросшаяся "обслуга", что-то там для себя постоянно выкраивающая. А фоном всему — увлеченно полощущий друг друга "народ"...
Роднянская была уверена, что я входил в то самое "ближайшее окружение" и пользовался неафишируемым влиянием. Один из авторов журнала рассказывал мне, как она, брызжа слюной, кричала: "Яковлев — это же Коржаков!" При таком раскладе им было важно найти на меня своего "Чубайса".
Оставлю глупое сравнение на совести небезгрешной Ирины Бенционовны. Без Коржаковых в наше время не обходится, и в "Новом мире" такой был: чертовски похожий внешностью и повадками, а главное — тоже причастный к органам! Об этой смешной и одновременно зловещей фигуре еще придется рассказывать. Что же касается моего влияния на Залыгина — смею заверить: оно было не большим, чем влияние самой Роднянской (таковое тоже не приходится отрицать), а пожалуй, и меньшим, потому что Сергей Павлович всегда инстинктивно брал сторону большинства, коллектива и его трибунов, реальной силы, и относился ко мне настороженно. Очень уж его толкали к такому отношению мои "доброжелатели". Все, что я делал в журнале, я делал открыто, пользуясь своими прямыми должностными полномочиями, и те же Роднянская с Василевским узнавали порой о моих намерениях раньше Залыгина.
Киреев тоже, конечно, не был Чубайсом. Внешне я бы сравнил его с Путиным.
(Легок на помине! Слово вырвалось, а Киреев будто услышал. Эти строки были написаны в декабре 1999 года, когда еше Путин не был даже и. о. президеета, а через четыре месяца в газете "Труд-7" (от 20.04.2000) появится пространное интервью с Киреевым как раз на тему, что герой романа "Победитель" Рябов (которого, как мы только что видели, Игорь Дедков почти отождествлял с автором) и есть — Путин! То есть предсказанный двадцать с лишним лет назад, напророченный авторским гением герой "нового социально-психологического тила" которому "принадлежит будущее"...
"Вы помните, какой шум поднялся, когда Ельцин назвал имя "преемника”? Многие и сейчас не хотят смириться с этим".
Что ж, Киреев не был бы Киреевым, если бы не воспользовался очередным конъюнктурным моментом.)
До сих пор не могу взять в толк, чем он приглянулся "теневому кабинету". До назначения чуть не все в "Новом мире" говорили про Киреева, что он с "краснотцой". И не фальшивой, что приписывалась, положим, исключительно в полемических целях мне, а реальной. Он был единственным во всей редакционной команде, кто прежде состоял в КПСС. Он служил обозревателем (и продолжал совмещать эту службу с работой в "Новом мире") в газете "Труд", реликте профноменклатуры. Может быть, привлекал именно конформизм и то еще, что фигура явно "компромиссная", то есть проходимая?
Теперь задним числом я сознаю, что Киреев не подходил для залыгинского плана не только своим реальным масштабом, но и тем, что действительно не чувствовал в себе, при всей амбициозности, настоящего призвания к журналистике. Не всякий литератор способен быть хорошим редактором. "Редакторская работа — это донорство", — когда-то очень емко определила в разговоре со мной Инна Борисова. Киреев таковым свойством не обладал и этим невыгодно отличался, например, от Чухонцева или Роднянской.
А вот поставить себя — умел. В отличие от меня. И это доказала его скорая и решительная расправа с несчастной Долотовой, с которой я и Залыгин так долго возились и искренне радовались найденному наконец половинчатому решению...
В один из понедельников Роза Всеволодовна встречает меня с круглыми глазами:
— Вы знаете, конечно, что Киреев уволил Долотову?
— Уволил?! А разве он... имеет на это право?
— Не знаю. Она мне позвонила и сказала, что Киреев ее уволил. Совсем.
Киреев проработал считанные дни. Известие звучало жутковато. Тем более что Наталья Михайловна была не робкого десятка: стоило только ей услышать в свое время, что я недоволен ее работой, как она принялась громогласно взывать ко всем сотрудникам: "Имейте в виду, он на мне не остановится, будет выщелкивать всех вас по одному!.."
Тогда Залыгин спасовал. На этот раз, появившись на работе, невозмутимо подтвердил: да, Наталья Михайловна уволена. Киреевым. Тот уличил ее в нечестности: она внесла изменения в рукопись рассказов Буйды и (со страху, наверное, или по всегдашней своей привычке лукавить) сказала новому начальнику, что уже согласовала правку с автором, а Киреев тотчас позвонил Буйде, чтобы проверить, и оказалось — нет, не согласовывала...
Конечно, работать с Натальей Михайловной было трудно. У нее был круг хороших авторов, они ее по старой памяти любили, однако с редакторскими обязанностями она уже не справлялась. Но, с другой стороны, если увольнять за
